Юлия опять нервничала, как и перед великой войной: Роман вступил в армию нового правительства — Комитета членов Учредительного собрания, Получил под начало роту, правда, рота эта состояла почти сплошь из офицеров и была со взвод размером, ну так и вся армия Комуча с трудом насчитывала несколько тысяч бойцов. И всё же это была армия. А так как ничего, кроме как воевать, ни Роман, ни Андрей не умели, то что им оставалось? Только что сформированная команда собиралась в поход, Юлия беспрестанно рыдала, глядя на своего возбужденного поручика, Клодет приходилось ее все время утешать, и это опять раздражало. Больше двух лет прошло — и ничего не изменилось, кроме того, что корнет стал поручиком. Нельзя же так! Роман и Андрея агитировал записаться добровольцем, но тот пока не торопился. Темников давил, уговаривал:
— Решайся же, во-первых, это — настоящее дело, мы создаем сегодня первую национальную боевую силу, чехословаки не в счет, они все равно уедут к себе, а кто-то же должен противостоять большевикам. Так что пока их корпус стоит здесь, надо успеть организоваться, это же очевидно. Оружия на складах хватит на пять таких армий, глядишь, к зиме уже в Москве будем!
— Ух, какой вы торопливый, господин поручик! — смеялся Зеленин. — Меньше, чем на Москву — не согласны?
— Почему же нет? Железо надо ковать сам знаешь когда. И во-вторых, платят жалованье. Ты же не будешь утверждать, что тебе нравится сидеть нахлебником на шее у наших милых женщин?
— Не нравится. Но еще больше мне не нравится записываться в армию балаболов и пустомель. Мы будем проливать кровь, защищая своих близких, а они опять будут бесконечно заседать, уточнять и согласовывать, рассуждая о победе социализма и распределяя сытные должности, добытые ценой наших жизней? Уволь. Вот уж за кого я кровь проливать не собираюсь, так это за них.
— Ты что, не понимаешь, что они тут не при чем? Разве ты воюешь за социалистов и демократов? Ты воюешь за свою Клодет, а я за свою Юлию, чтобы не отдать их большевикам на обобществление и поругание. Как можно этого не понимать? Вон, подполковник Каппель[15] — точно такой же монархист, как и мы с тобой, но будет воевать за этот Комуч, черт бы побрал этих разночинцев с их любовью к идиотским сокращениям! Или вы, господин штабс-капитан, предпочитаете сидеть, сложа руки и вообще ничего не делать?
— Нет, конечно. Поверь, я не меньше твоего хочу, наконец, вернуться туда, где покой, пахнет сдобой, и по вечерам вслух читают друг другу книги. Но уж если за это необходимо воевать, то я больше склоняюсь к тому, чтобы в Сибирскую армию записаться.
— В Омск отправиться? В Новониколаевск? Подальше от Москвы? Мы же тут в двух шагах от столицы, зачем надо убегать на тысячи километров на восток, чтобы в конце прийти туда же, откуда начал? Не понимаю.
— А у меня, Роман, родители в Екатеринбурге. Я бы начал с того, что освободил бы их в первую очередь. Кстати, по слухам, Государя большевики держат тоже там, в Екатеринбурге. Так где же, по-твоему, будет вершиться история, если уж вы, поручик Темников, решили выражаться высоким штилем-с?
— А что, ты считаешь, что в Новониколаевске твоем сидят не те же болтуны, что в Самаре? Не те же эсеры и эсдеки, чума на оба этих дома?
— Те же. Но я чувствую, что там реальная сила, а здесь — нет.
— Да как же ты чувствуешь?
— А нюхом, поручик, нюхом.
— Странный у вас нюх, господин штабс-капитан!
ДОМ НА ОСТОЖЕНКЕ-3. ДОПРОС. СЕНТЯБРЬ 1934 Г
— В общем, Константин Алексеич, Самару ты просрал! — Николай Ильич, кряхтя, поднялся и, держась за бок, поковылял к столику за чаем. — Тебе такое дело доверили, а ты его взял и просрал. А потом еще и к белым перебежал!
Стоянович в бессилии развел руками.
— Я ж объясняю, после того, как нас разбили под Самарой, мы со Свердловым решили, что я в подполье принесу больше пользы. Поэтому я и поехал в Уфу, где меня все знают…
— Отличная идея — работать подпольщиком там, где родился и где каждая собака тебя знает! — съязвил кто-то.
Стоянович напрягся.
— Отличная идея — это организовывать подпольную работу из людей, которым доверяешь и которых проверил в деле, вот это — отличная идея. А риск всегда есть. На фронте что, не рискуют?
— Видели мы, как ты на фронте рисковал! — Николай Ильич, вернулся на месте, глотнул чаю, шумно выдохнул. В комнате опять резко запахло перегаром. — Я уж молчу про то, что вы с Куйбышевым еще до белочехов погрузились на пароход и побежали. Бросил войско-то, а, воевода?
— Это было не бегство, а передислокация штаба!
— Да навидался я этих передислокаций, когда пятки смазывали, и уж не видать было, куда и передислоцировались-то, — пробурчал Николай Ильич.
— Да хоть у Куйбышева спроси!
— Во-во, у того, с кем вместе бегал. Он правду скажет!