Утром Юля отозвала Клодет в сторону:
— Ничего себе, ты орешь! Что, — подмигнула. — Он так хорош, да?
Клодет кивнула. Почему-то именно перед сестрой было немного неудобно.
— Мой тоже очень хороший, — доверительно шепнула Юля. — Но я уже привыкла не шуметь. Маму жалко, она же переживать будет. А чего переживать, если нам так сладко, правда?
Вот оно, это старое общество с его лицемерием и ханжеством! Даже в самом интимном деле невозможно проявлять чувство, нужно притворяться, что за запертой в спальню дверью ничего не происходит. И родные, вместо того, чтобы радоваться за то, что кому-то хорошо, будут «переживать». Нет, эти порядки надо менять!
Кстати, к чести Андрея надо сказать, что он ни разу не назвал ее Клавой.
Зеленин и Темников куда-то все время исчезали, пропадали по вечерам, так что сестры начинали волноваться. Юля просто переживала, а Клодет нервничала, ходила туда-сюда, пытаясь не представлять, что будет, если Андрея схватит кто-то из этих наглых мужиков с винтовками за плечами и бомбами на поясах. Обнаглевшие от вседозволенности, эти мужики бродили по городу и куражились, опьяненные неожиданным дозволением вершить безнаказанно суд и расправу.
По ночам на улицах слышались выстрелы, девушки всякий раз вздрагивали, но пока Бог миловал. Клодет хоть, отвечая новым веяниям, в Бога и не верила, но когда Андрея не было дома, время от времени поворачивалась к иконе Богоматери, шепотом произнося слова молитвы, идущие откуда-то изнутри, из вечной первобытной бабьей заботы о муже своем, непутевом и беспомощном. Сохрани его, Матерь Божья, спаси и не дай в трату — сколько раз на разных языках и в разные времена женщины молили об этом сухими от волнения губами, с ужасом представляя, что будет, если молитва до Богородицы не дойдет.
Клодет сама себя презирала за такую примитивную женскую слабость, но поделать ничего не могла. Слава Богородице, Андрей и Роман каждый раз возвращались веселые, возбужденные, вместо рассказов и объяснений обнимали сестер и, не обращая внимания на возмущенное лицо матери, растаскивали их по своим комнатам, где уже было не до расспросов.
И тогда уже мать поднимала глаза к образу Девы Марии, заученно тараторя вполголоса ничего не значащие слова. А на самом деле молила ее о дочках, чтобы счастливы были, распутницы эдакие, чтобы деток нарожали, да чтобы были здоровы их чада и домочадцы. А еще молила, чтобы поскорее кончилась эта ужасная смута, чтобы снова вся семья собралась в большом доме, хоть и без Серафима, Царствие ему Небесное. Чтобы расселись все вокруг стола, покрытого белой скатертью, да уставленного яствами как в старое доброе время. Девицы они хоть и непутевые, да еще, прости Господи, любительницами сладенького уродились, но ведь это же не беда, правда? Зато они хорошие, ласковые, добрые, дай им, Матерь Божья, счастья женского, простого, да чтоб хоть кто-то из них, зараз таких, мальчишку уже родил. Одни девки в семье, деваться от них некуда.
А вокруг становилось все темнее и теснее. Новая власть наложила «налог на буржуазию», стала отбирать дома у хозяев. Сурошниковых разорили, Челышевых, Соколовых. К Сорокиным пришли, посмотрели, пообещали, что и у них отберут. Мать заохала, а Юля попыталась ее успокоить: куда нам два этажа? Все равно второй сдаем, пусть, подавятся, черт с ними. Главное, чтобы самим оставили крышу над головой, а то с этой братии станется.
Думу разогнали, газеты позакрывали, на Заводской, в двух шагах от них, открыли какой-то «клуб коммунистов», из-за этого улица была постоянно заполнена злыми мужиками с оружием. Памятник Александру II Освободителю на Алексеевской досками заколотили. Хорошо хоть не снесли.
Андрей и Роман обсуждали каких-то чехов, которые должны были двигаться через их город в Европу. Ехали они почему-то на восток. Какие чехи? Откуда на Волге чехи? Андрей объяснил, что это бывшие пленные, насильно мобилизованные в австро-венгерскую армию. Они во время войны целыми батальонами сдавались в плен русским, и теперь горят желанием повернуть штыки против Австрии и отвоевать независимость своей родины. Из этих чехов сформирован целый корпус, и есть договор с Антантой, что им будет позволено вернуться домой. Но так как через охваченную войной Европу попасть в Чехию решительно невозможно, то поедут они туда через Владивосток, совершив кругосветное путешествие. И будут биться там с немцами и австрийцами. Он объяснял еще что-то, но Клодет пропустила это мимо ушей, особо не вслушиваясь. А вот свояки этими чехами почему-то были весьма заинтересованы. По вечерам сидели над географическим атласом, переворачивали страницы и тихо переговаривались:
— Слышал, что было в Пензе?
— Конечно. Нечего говорить, сегодня чешский корпус — единственная боеспособная сила на всей территории империи. Какая там «красная гвардия»!
— Проблема в том, что чехословаков интересует не борьба с большевиками, а только и исключительно возвращение на родину. Как они могли ту же Пензу оставить?! Разве не понятно было, что туда вернутся красные, и устроят резню.