Ключи и калитки

— Ой ли? — я прищурился, не постеснявшись при этом перебить полусотника. — А ну-ка, вспомни, Лис-Лихобор, как вы с поджигателями у Ладова селища лицом к лицу столкнулись?

— Правда твоя, купец, — нехотя поддержал меня молодой десятник и, повернувшись лицом к своему командиру, развёл руками, — Я ж рассказывал, как мы из лесу прямо на них вышли. На опушку выкатились, вроде бы тихо всё, спокойно. А стоило десяток шагов сделать, как словно пелену с глаз кто сдёрнул. Селище вовсю полыхает и из-за стайки, что на краю его была, четверо татей с луками на нас… Кабы не валун рядом да не помощь подоспевшего ко времени купца, там бы и легли. Дело Ерофей говорит, осенённые тьмою нам глаза отвели.

— М-да, а я ведь слушал, слышал… да не услышал, выходит, — нахмурился Стоян, с неудовольствием выслушав своего десятника. Глянул на остальных подчинённых, на гостей, да и махнул рукой. — Вот что, идёмте-ка в трапезную. Посидим, потолкуем о делах наших и планах. Ряжен! Беги к хозяйке, скажи, пусть велит накрывать стол. Ну, что там ещё?

— Дык… — замявшийся Ряжен помацал сжимаемую в руках шапку и, вытащив из-за спины одного из мальцов, «приписанных» к моему отряду самострельщиков, подтолкнул мальчишку к полусотнику. Стоян кивнул, мол, говори. Ну, тот и сказал, да такое, что мы все онемели.

— Господине мой, Стоян Смеянович, беда! — срываясь на фальцет, протараторил мальчишка, пуча глаза на хозяина острога, и выдохнул: — Характерника нашего… Мирослава Веича… убили. Насмерть!

[1] Сажень — мера длины, равная 213 см.

Часть II Ничто так не окрыляет, как увесистый пинок под зад. Глава 1. Законы, поконы, дышла и прочая упряжь

Жаль. Искренне жаль, что мы так и не договорили с Мирославом! Обидно за дядьку. Умный был, сильный и… с пониманием. Справедливый? Других, похоже, к памятным камням не приставляют. Да и поговорить с ним, что о мире, что о поконе, что о людях, словенах, самах и прочих, было интересно. Умел он и рассказать с толком, и послушать. Душевный человек был, без подвоха. И на эмоции чистый и честный. Жаль.

Шум, поднявшийся на подворье, едва новость о смерти характерника дошла до присутствующих, стих практически моментально, стоило хозяину дома повысить голос. Увидев, что внимание окружающих сосредоточилось на нём, Стоян притопнул ногой и, обведя взглядом собственных стрельцов и гостей, принялся сыпать распоряжениями.

В результате не прошло и минуты, как в доме поднялась суета, а полусотники трёх острогов в сопровождении своих десятников направились прочь со двора. Пошёл следом за ними и я. Ну а что? Приказов мне никто никаких не отдавал, да и не мог, равно как не было и просьб остаться на подворье. Так что, прибавив шаг, я догнал целеустремлённо топающих по улице стрельцов и их командиров, поймал на ходу недовольный, почти угрожающий взгляд Любима Уса, но, так и не услышал от него ни единого слова. И ладненько!

Радим, точно! Именно этого мальчишку я спас от избиения стрелецкими новиками, и именно он принёс на двор полусотника весть о смерти характерника. Мальчишка нёсся впереди угрюмого, словно туча, Стояна и его гостей. Вот те расстроенными не выглядели, хотя хмурились не меньше хозяина острога. Оно и понятно, наверное. Всё же Мирослав хоть и был хранителем острожного памятного камня, но для командиров соседних крепостей ровней не являлся, и даже знакомцем, скорее всего, не был. Учитывая же местные реалии и почти постоянную угрозу смерти, довлеющую над острожниками, равнодушие, проявляемое полусотниками к гибели характерника, вполне понятно. Здесь над каждым убитым плакать — на слёзы изойдёшь.

А вот интерес и недовольство полусотников я чувствовал вполне неплохо. Как и неприязнь Любима Уса, но… направленную уже на меня самого. И чем я не угодил десятнику Стояна, спрашивается? А вот Буривой… Десятник про прозвищу Рудый, кажется, вообще ничего не чувствовал. Камень и то эмоциональнее… наверное.

Честно говоря, я думал, что Радим приведёт нас к дому Мирослава, но, нет. Тот прошёл мимо и устремился прямиком к длинному дому, скользнул в распахнутые двери и, дождавшись, пока полусотники и их люди войдут внутрь, потопал прямиком к памятному камню, где переминались с ноги на ногу трое молодых стрельцов… с растерянностью поглядывающих то на приближающееся начальство, то на распластанное у подножия камня тело характерника, из-под которого успела набежать немалая лужа крови. Да что набежать! Она уже и густеть начала…

Стоило нам оказаться рядом, как Любим решительно отодвинул одного из стрельцов в сторону, шепнул что-то другому, отчего тот подорвался и унёсся прочь, сам же Усатый, даже не проводив взглядом умчавшегося по его приказу бойца, опустился на колени перед телом Мирослава и одним резким движением перевернул его на спину.