Ключи и калитки

Естественно, «младшему» десятнику такая несправедливость по душе не пришлась, и он рвал и метал, срываясь на подчинённых и мужиках, как продолжавших строительные работы по усилению крепости, так и вкалывавших на кузне Нискини. У строителей его завалило опилками, корзину с которыми он уронил на себя, нечаянно толкнув козлы, на которых та стояла. И как будто этого было мало, стоило ему сделать пару шагов прочь из облака древесной пыли, как на десятника опрокинулось одно из вёдер с водой, коромысло с которыми несла некая молодка из селянок. Естественно, потому что сам стрелец её и задел, расчихавшись от попавших в нос опилок. От фырканья и сдавленных смешков окружающих, изгвазданный в древесной пыли и мокрый с ног до головы Анфим сбежал… сменил кафтан, привёл себя в порядок, и злющий, как медведь-шатун в феврале, отправился инспектировать кузню, где тут же нарвался на работника, коловшего дрова и едва не прибившего гостя колуном, не заметив, как тот проскользнул за его спиной. Сорвался Анфим, обматерил ничего не понимающего селянина… Он и на кузнеца попытался было наорать, но получил такой отлуп от бывшего хвалынского десятника, что вылетел со двора как ошпаренный… И сразу попал в медвежьи объятия характерника, которому бабы уже успели доложить о «съехавшем с ума и рыкающем на всех, аки лев лютый» Анфиме.

Мирослав встряхнул Клеста за плечи, приобнял за них же, да и повёл в длинный дом, оборвав все попытки стрельца оправдаться кучей дел и сбежать одним-единственным вопросом: «Ты меня уважаешь?» А они ведь даже не выпили… пока. Вот же харизма у характерника!

По мере рассказа Неонилы об утренних злоключениях оставленного на острожном хозяйстве десятника, Света всё чаще и чаще улыбалась, а к концу истории, когда нервничающая и оттого чересчур говорливая супруга отправившегося на бой полусотника в красках описывала, как авторитетнейший в остроге человек, «первый после полусотника», гонял молодого десятника вокруг памятного камня, заставляя на счёт читать главы покона, «дабы смирить гнев и охладить голову», и вовсе не удержалась от смеха. Ну, вот и ладушки, вот и хорошо…

Глава 11 Когда нас в бой, иных в отбой

Как бы ни хотелось Всеславу Мекленовичу Грацу порадовать своего покровителя, доложив ему о решении поставленной князем задачи, увы… скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но ведь делается же, пусть и не так быстро, как хотелось бы самому Грацу.

— Всеслав Мекленович, дражайший, вы зря так нервничаете, — усмехнувшись, Старицкий подлил сыну своего покойного друга коньяка из стоящего на столике между ними крутобокого, сияющего надраенным стеклом графина. — Вот, глотните-ка да расслабьтесь.

— Благодарю, ваше… Виталий Родионович, — последовав совету князя, Грац смочил губы в ароматной жидкости и, откинувшись на спинку широкого и мягкого кресла, глубоко вздохнул. — Мне и в самом деле не помешал бы небольшой отдых. Но…сейчас это решительно невозможно. Присылаемые Ерофеем данные настолько интересны, что я просто боюсь упустить в наплыве получаемой информации хоть что-то. Ведь любая мелочь, пусть даже кажущаяся на первый взгляд сущей ерундой, может стать тем ключиком, что позволит нам открыть дверь в мир ушедших богов!

— Богов? — Старицкий насмешливо приподнял бровь, и неожиданно нарвался на совершенно несвойственную профессору горячую порывистость.

— Именно, ваше сиятельство! — воскликнул он. — Мы можем со всем апломбом утверждать, что ушедшие главы волхвовских школ и их скандинавские и греческие коллеги провозглашались таковыми лишь в силу дремучего невежества наших предков, но, расшифровывая данные, присланные Ерофеем и его подругой, я всё больше и больше убеждаюсь в том, что и ныне знания ушедших превосходят известное нашим философам многократно! Настолько, что их впору и сейчас почитать за богов!

— Полно, Всеслав Мекленович, полно! Вы опять горячитесь, — покачав головой, отозвался Старицкий. — Если вам угодно считать основателей волхвовских школ богами — пожалуйста! Я не собираюсь с вами спорить по столь незначительному поводу. В конце концов, это лишь семантика. Куда больше, мой дорогой друг, меня интересует практическая сторона начатого нами дела. Вы говорите о большом объёме информации, присылаемой нашим невольным разведчиком… и мне хотелось бы знать, помогают ли эти сведения в решении основной задачи, поставленной перед нами Государем?

— Разумеется, Виталий Родионович! — закивал Грац и, осушив бокал с коньяком, пустился в рассуждения, довольно пространные и слишком уж заумные даже с точки зрения самого Старицкого, а ведь он весьма подкован в вопросах философии, чтобы не плавать в терминах, сыпавшихся из Граца, как из рога изобилия. Как бы то ни было, Виталий Родионович спокойно выслушал длинную речь своего собеседника, а когда тот, наконец, выдохся, даже наградил его очередным бокалом коньяка. Но стоило Всеславу Мекленовичу пригубить терпкий напиток…