Ключ от двери

Приходя в книжную лавку, он рылся и рылся в ящиках, читал названия и, открывая книгу, знал, что в конце кон­цов он возьмет все то, что ему нравится, — три, а может, четыре книги или даже пять, если тоненькие, — и унесет их. Давным-давно — в те времена, когда он еще платил за книги (правда, не больше, чем по три пенса за ка­ждую),— как-то субботним утром он зашел в лавку вме­сте со своим двоюродным братом Бертом, и, пока он рылся в книгах, Берт нетерпеливо листал журналы, ле­жавшие на столе. А Брайн спешил, он весь обратился в зрение, его глаза быстро бегали по корешкам, а пальцы лихорадочно листали страницы, до тех пор пока Берт не начал нетерпеливо считать минуты, а потом подошел к нему и спросил:

— Ну, выбрал что-нибудь?

— Да, вот эти две. — Брайн протянул Берту книжки, потом взял еще путеводитель по Бельгии. — Вот эту тоже хотелось бы прихватить, но она стоит полдоллара.

— Ну, пошли, если выбрал, — сказал Берт, — а то в кино опоздаем.

«Обожди еще минутку», — хотел сказать Брайн, но волнение уже прошло, и он повернулся к Берту.— Идем скорее.

В очереди за билетами Берт отдал Брайну книгу, ко­торую тот хотел, но не мог купить.

— Ты мой лучший друг, — сказал Берт, крепко сжав ему плечо. — Бери, бери. — Вне себя от радости Брайн вцепился в маленькую книжечку, сгибая ее эластичный красный переплет с золотыми буквами, перелистывал крапчатые, словно мраморные, страницы.

— Спасибо, Берт, я этого не забуду.

И не забыл: с тех пор он никогда не оглядывался, стоя у полок в подвале магазина. И, хотя у него бывало при этом такое ощущение, что все смотрят на него, потому что дрожь в руках и коленях словно бы выделяла его из числа остальных, пальцы его потихоньку подбирались к той книге, которую уже высмотрели его голубые глаза. Он стоял здесь, вдохновляемый не храбростью, а азартом, притаившимся, точно зеленоглазый кот, у него за спиной, стоял окруженный непреодолимыми соблазнами и побуждаемый к действию яростной и неизменной страстью библиофила, хотя читал, лишь когда начинал скучать или из любопытства. В глазах у него притаился страх, но на­пряжение воли помогало ему сдерживать этот страх, и он быстрым точным движением хватал книгу с полки и пря­тал ее за пазуху. Раз, два, три — вот книги уже надежно спрятаны под рубашкой, и он шагает вверх по лестнице, не думая о том, что спрятано у него на груди: боялся, что если он будет думать об этом, то в наказание полетит вниз и сломает себе шею. И с каким-то отсутствующим ви­дом, словно зрелище такого множества книг оглушило его, он протягивал продавщице две трехпенсовые книжки, бор­моча: «Сколько с меня?» — «Шесть пенсов», и он благо­дарил бога за то, что, глотнув на улице воздуха, сме­шанного с парами бензина, вновь почувствовал себя на свободе, среди субботней толкотни и шума.

Все шло слишком гладко, чтобы это могло продол­жаться долго. Не то чтобы он стал беззаботнее, он всегда был таким. Просто везение кончилось, и ему куда неприят­нее было вспоминать, каким идиотом он выглядел в гла­зах девушки-продавщицы, которая заметила, как он за­пихивал под рубашку книги и карты, чем то, что его поймали на месте преступления. Он спросил тогда у де­вушки, сколько с него причитается за два завалящих то­мика Вальтера Скотта, и услышал в ответ самое страш­ное из всего, что ему приходилось слышать за много лет:

— Ты бы лучше вынул те книжки, что у тебя за па­зухой.

Он вынул их молча, только побледнел: три книги и две карты на матерчатой подкладке.

— Имя и адрес?

Кроме него, у кассы никого не было. Он сказал ей все, но она ничего не записала. «Борстал, Борстал, Бор-стал». Это слово барабанной дробью стучалось у него в ушах. Тебя упрячут на три года в Борстал, в тюрьму для малолетних, и уж как пить дать не туда, где Берт отбывает последние полгода, так что даже знакомого там у тебя не будет. Он стоял, не двигаясь. Она взглянула на него. Она была тоже худая и бледненькая, в синем хала­тике, молодая и в то же время старая, восемнадцатилет­няя и шестидесятилетняя, у нее были тусклые глаза, и руки ее быстро мелькали, ставя книги на место — с при­лавка на полку, а хозяин только что вышел из ближней двери, совсем рядом. Только Брайн мог оценить ее вели­кодушие в тот миг, когда она сказала мягко:

— Иди, и чтоб духу твоего здесь не было.

Если бы полицейские обыскали его дом и нашли все те книги, пять лет были бы ему наверняка обеспечены; к счастью, девчонка это знала, кто ей друг, а кто враг, и он потом часто думал, насколько лучше жилось бы на свете, если б люди вот так же стояли друг за друга, как эта девушка постояла за него.

Белая рубашка, стянутая у шеи петлей галстука в си­нюю крапинку, трепыхалась на нем, точно крылья голубя мира. Он чувствовал себя нарядным в этом костюме — одежда рабочего парня, у которого бледное лицо, но до­статочно крепкие мускулы, чтобы он мог везде чувство­вать себя уверенно. Он захлопнул дверцу книжного шка­фа, накинул пиджак и сбежал вниз.

— Не приходи поздно! — крикнула ему вдогонку мать, когда он грохнул кухонной дверью так, что посуда задре­безжала.