Ключ от двери

«На семь суток застряну, не меньше». Он услышал смех Бейкера, доносившийся из окна барака.

— Ситон, сэр.

— Зачем вы идете во взвод связи?

«А потом он спросит, зачем я родился».

— На дежурство, сэр. — «Лучше не связываться. Как говорил Нотмэн: «Если хочешь с ними бороться, будь благоразумен. Иначе проиграешь».

— Так вот, Ситон, смотрите, чтобы я больше не видел вас вне казармы без головного убора. Чтоб все было как положено.

Брайн ушел, улыбаясь про себя и радуясь, что его не лишили увольнительной на семь, а то и на все четырна­дцать суток. «На месте правительства я бы военно-воздуш­ные силы расформировал, а потом и вовсе ликвидировал».

Он включил рацию и, прижав ключ, стал крутить руч­ку точной настройки, пока резкий свист передатчика не ударил ему в уши. Свист этот, нарастая, стал походить на пронзительный вопль души, бьющейся в муках где-то высоко над железной оболочкой, непрестанно накаляв­шей реле передатчика; Брайн убрал руку с ключа. Потом он отстучал вызов Сингапуру, чтобы проверить связь. Кажется, не так плохо для половины шестого.

С «дакоты», грохотавшей где-то над самым сердцем джунглей, пришла радиограмма. За работой он забыл о своих обидах и, когда самолет сел, даже позабавился немножко, выстукивая стихи из популярного сборника. Каждая буква вылетала в эфир с быстрым стрекотом то­чек и тире, и горячие искорки вспышек отзывались в моз­гу у тех, кто умел читать эти символы. Так, за словом слово, за ритмичной строкой строка спорхнул с его ключа весь «Хан Кублы»*

*Поэма английского поэта XIX века Сэмюэла Колриджа

от начала до конца, и волнение охва­тило его, когда он представил себе, как стихи эти напол­няют джунгли и океаны, доходя до каждого, кто мог их слышать, посланные неизвестным, не ждущим ответа. Ра­ботать без шифра на волне бедствия (да и на всякой дру­гой волне) было, как гласил дисциплинарный устав, пре­ступлением, за которое предают военно-полевому суду, но, насколько было известно Брайну, все радиостанции в этот час либо прекращали работу на ночь, либо не могли услы­шать его за дальностью расстояния. И потому вслед за первым стихотворением далеко во мрак ночи понеслись певучие строки «Безжалостной красотки», которые, быть может, даже достигли ушей того, кто их написал, и снова зажгли голубой огонь, родивший эти строки. Точки и тире возникали в уверенном и привычном темпе, сохраняя ритм стиха и даже отдельных слов. И верхушка антенной мачты высоко над вершинами деревьев испускала дроб­ную морзянку, похожую на щебетание птиц, улетающих из клетки на свободу.

16

Закусив сосисками с бобами, Брайн побежал наверх переодеваться.

— Ты хоть шкуру отмой! — крикнул ему вдогонку отец, когда его грубые башмаки так загрохотали по де­ревянной лестнице, что даже радиоприемник в комнате стал потрескивать.

Брюки и пиджак висели на спинке стула: этот подер­жанный костюм мать купила ему с рук на Олфритон-роуд за шесть шиллингов; он был практичного синего цвета, в узкую полоску, слегка лоснился на швах и вообще вы­глядел не слишком шикарно. И все же костюм — это ко­стюм, и, надев его с галстуком и белой сорочкой, он после целого дня возни с клейстером в вонючих чанах чувст­вовал себя почти щеголем, а в кармане у него позвяки­вали пять монет из двухфунтовой получки; остальные деньги он оставил внизу в столовой. Расшнуровывая бо­тинки и расстегивая комбинезон, он насвистывал какую-то бешеную джигу под стать своему беззаботному на­строению в пятницу, свободную от работы. На двухспаль­ной кровати, стоявшей у окна, он спал вместе с братьями Артуром и Фредом, но комната считалась его — он ведь был старший. В углу стоял шкаф с его книгами, всего сто тридцать семь штук — на одной дверце был приколот из­нутри список всех названий и авторов, а на другой напи­сано мелом по-русски: «Да здравствует Советская Рос­сия!» Эту магическую фразу он составил по учебнику рус­ской грамматики, который раздобыл в библиотеке не­сколько месяцев назад. У окна стоял письменный стол — отец смастерил его из старых ящиков и выкрасил в тем­но-коричневый цвет. Над столом висела карта Восточной Европы, где цветными карандашами была отмечена линия фронта. Скоро карта эта будет ненужной, широкая по­лоса, серая оттого, что линии пометок здесь постоянно стирали резинкой, врезалась уже далеко в территорию Польши и Румынии. Впрочем, в шкафу у него хранилась другая карта, карта Западной Европы, которая дополнит картину краха Германии, если только янки и англичане поторопятся со вторым фронтом.