Кляксы из непроливашки

Ученики, повалившие в класс, могли заметить лишь, как смыкается окружность: точно как в выключенном телевизоре моментально уменьшается кадр и остаётся только яркая точка, которая тоже постепенно гаснет. Но никто ничего не увидел, а если кому-нибудь и бросилась в глаза искра и он зазевался на миг, – бегущие позади толкнули его, и он устремился к своему месту, забыв о том, что померещилось.

Перекуров стоял посередине помещеньица с белёными стенами и с двумя окнами. Класс куда-то исчез, за одним окном простиралась унылая равнина с жёлто-бурой травой, садилось багровое солнце, к противоположному окну подступили торосы и сугробы, над ними тоже не то опускалось, не то поднималось солнце.

– Это бывает, – мимоходом заметил Дыдваче, видя, что его гость поворачивается то к одному окну, то к другому, таращась на два светила. – У меня всё наперекосяк.

– А как же я обратно попаду-у? – заныл было Перекуров.

– Попадёшь. Тут наложение пространств. Ты находишься в классе. И одновременно... – хозяин прищурился на равнину, – где-то под Оренбургом, возможно. А вон там – пожалуй, Арктика. Но это чепуха. Садись.

Он посадил школьника на стул, сам же открыл дверцу в стене.

– У меня тут холодильник, – пробормотал он. – Уж теперь-то я тебя угощу! На.

Он протянул Витьке эскимо. У самого Дыдваче оказалась в руках голая палочка, он посмотрел на неё с изумлением, но всё же поднёс ко рту. На ней возник кусок мороженого. Дыдваче сунулся было съесть его, но вместо этого на палочке появилась уже почти половина порции. Так он пытался откусить несколько раз, и кончилось тем, что мороженое стало целым, даже в обёртке. Учёный с недоумением повертел его и выкинул в мусорное ведро.

Его юный коллега внимательно пронаблюдал за невольным фокусом, покосился на своё эскимо и, поколебавшись, всё-таки решился его попробовать. У Перекурова всё обошлось благополучно, если не считать, что палочка затем поблагодарила его и самостоятельно ушла в мусор.

– Теперь к делу, – призвал старик. – Сколько, ты говоришь, будет два и два?

– Четыре.

Хозяин посмотрел на Витьку с укоризной.

– Не стыдно? Тебе угощение, гостеприимство. А ты неправду говоришь.

– Как неправду? – возмутился пятиклассник. – Четыре!

– Три!

Витька ошалело воззрился на Дыдваче. Тот был серьёзен и разволнован, даже покраснел. Видно, не подсмеивался над ребёнком.

– Четыре, – повторил Перекуров, но голос его дрогнул.

– Значит, и на детей нельзя положиться... – скорбно сказал сам себе старик. – Взрослые – понятно. Они столько знают, что и сами могут запутаться, и запутать их ничего не стоит. В ньютонову механику верили: годится, мол, на все случаи жизни. А она бац тебе! – при скоростях, соизмеримых со световой, отменяется! Теперь в Эйнштейна верят. Вот, по-твоему, какая самая большая скорость может быть?

Ученик растерянно подумал.

– Почему самая большая?.. Сколько хочешь может быть. Мотор надо посильней...

– Именно! Ньютонова наука – частный случай эйнштейновой. А эта – тоже не венец познания. Говорят, скорость света – предел! Верно – да только до поры, пока не открыты новые условия! В теплород верили, теперь в скорость света...

За окном послышался топот копыт. Оба повернулись туда. По равнине скакали свирепые всадники в мохнатых шапках и в халатах, на мохнатых же лошадях.

Двое недоумённо следили за ними. Дыдваче предположил:

– Татаро-монголы? В набег идут.

– Какие татаро-монголы? Которые в истории?

– Они. У меня тут всё может быть. За одним окном пятнадцатый век, за другим пятидесятый... У-у! – Старик погрозил костлявым кулаком. – Сейчас вам поддадут!

Один из всадников вдруг свернул с пути и покатился к окошку. Жеребчик под ним был низкорослый и жаркий, его будто отлили из твёрдой резины. Широкое и раскосое лицо склонилось к стеклу, захохотало, и завоеватель саданул по раме ятаганом.

Школьник, мало-помалу подававшийся назад, панически перелетел в другой конец помещения. А учёный стоял, опершись на стол, и смотрел на врага с интересом.

Кривая сабля всадника лопнула, кусок её вонзился в пыль. Воин оцепенел. Конь под ним храпел и вертелся. Седок выкрикнул непонятное ругательство и, наскакав снова, яростно ткнул в стекло обломком оружия.

Видимо, рука у него онемела от второго удара. Злобно проорав что-то, завоеватель припустился вдогонку за своими.

– Вернутся? – с дрожью спросил Перекуров, прижавшийся к стене.

– Пускай. Мы в другом времени. Он колотил не по стеклу, а по границе времён. Шестьсот лет назад замахнулся – нам-то что?

Позади школьника взревело и забулькало. Он отскочил в испуге. За другим окном оказались уже не снега и льды – а непроницаемая чернота, в которой двигались смутные светляки. Гигантская клешня вздымалась из-за подоконника, степное солнце, пронизав комнату, озарило клешню и подплывшую было морду с бездонной пастью и без глаз. Морда резко вильнула, показался боковой плавник – это была рыба. Она ушла во мрак. Клешня покачивалась, смыкаясь и раскрываясь.

– Дно моря, – прокомментировал Дыдваче. – Не трусь. Мы в безопасности.