Такой щедрый стиль взаимодействия предполагал взаимную уважительность и деликатность, в нем всегда был риск поранить друг друга. Он мог существовать и поддерживаться потому, что был построен на фундаменте абсолютного принятия всеми его права старшинства и первенства. Тем не менее, иногда курьезы случались. Приведу два воспоминания.
В лабораторию Васильева взяли новую дипломницу. Девочка живая, неглупая, схватывающая форму быстрее, чем успеет разобраться в содержании. Она сразу ухватила стиль общения с руководителем лаборатории. У нее бурная личная жизнь и мало времени на дипломную работу. В редкий момент ее присутствия на работе Васильев обращается к ней: «Зульфия (имя изменено), что-то я вас редко вижу в лаборатории». «Юрий Маркович, вы просто забыли особенности клеточной работы, — обращается она к лучшему клеточному биологу страны, — ведь когда клетки посеешь, они должны неделю расти, и их лучше не трогать, чтобы не испортить опыт. Вот я им и не мешаю». Редкий случай, когда Ю. М. теряет дар речи, ошеломленный силой аргументации. Впрочем, в аспирантуре Зульфия не осталась.
И еще. В лаборатории уже не первый год работает исключительно одаренный студент, к тому же сын друга Васильева — Шурик Нейфах. Шурика все любят, им гордятся. Надо сказать, что в то время многие из нас подрабатывали тем, что писали рефераты в ВИНИТИ. Люди уровня старших научных сотрудников и завлабов были редакторами, которые распределяли статьи среди своих сотрудников. Так все и кормились (за реферат получали около рубля). Был редактором ВИНИТИ и Васильев, а Шурик был одним из тех, кто писал рефераты и сдавал их Васильеву. В один прекрасный день Ю. М., собрав с сотрудников написанные ими рефераты, попросил Шурика отвезти их в редакцию — на другой конец Москвы — на метро «Сокол». В ответ профессор получил: «Ю. М., я вас уважаю как учителя, но не поеду, поскольку вы поступаете неэтично. Вы перекладываете на меня функцию, за которую вам платит деньги ВИНИТИ, в то время как свою функцию я уже выполнил. Будет честно, если отвезете сами». Васильев ошеломлен, разгневан, обижен смертельно и страдает. Страдает и Шурик, что обидел бесконечно любимого учителя, но непреклонен, считая, что оказывает тому услугу, не дав «зарваться». Оба друг с другом не разговаривают две недели, мнения в лаборатории разделяются, но, в конце концов, они мирятся, и Васильев признает, что Шурик был отчасти прав, а Шурик — что отчасти неправ. История остается частью лабораторного фольклора, «чистота территории» сохраняется.
Такую степень незащищенности и доступности своим ученикам может себе позволить только очень крупный человек — это один из многих уроков, которые преподал нам Ю. М.
Учитель
Учительство — вторая главная составляющая природы Васильева. Каждый ученый оставляет за собой расшифрованные загадки и методы решений, по его результатам можно учиться и чему-то научиться, но далеко не всякий ученый — учитель. Чтобы быть учителем, надо интересоваться людьми, уметь восхищаться ими. Большинству ученых учить некогда, их ученики хватают знания и навыки из воздуха, просто сосуществуя рядом и наблюдая. Васильеву же всегда были интересны люди, особенно молодые, он постоянно искал талантливых и радовался им. Он был разносторонне наблюдателен и вбирал опыт не только научный, но и жизненный, почерпнутый из самых разных обстоятельств и превращаемый им: научный — в лекции и семинары, жизненный — в рассказы и притчи. Он далеко не просто ученый, он — мудрец, кладезь воспоминаний, разнообразных по смыслу и значению. Его образ жизни — постоянный, почти непрерывный урок, переходящий в проповедь. На «чистой территории» храма своей лаборатории со своими учениками он неустанный проповедник. Это его потребность, способ существования. Принимается всеми как должное, без малейшего раздражения менторством, потому что — всегда интересно, свежо, оригинально и артистично.