Кленовый лист

Идти сейчас на поиски мисс Гревс было бы безрассудством. Завязать разговор со случайным встречным тоже не лучше. А пристанище в отеле вообще остается только мечтой, о нем не надо и думать. Малейшая неприятность в гостинице — и вся хлопотное путешествие станет бесполезным.

Пришлось сократить прогулку и снова вернуться на вокзал. Ведь у него еще остался билет после прибытия. В голове родился другой план: приобрести билет на поезд, хотя бы и до Лиссабона, и ждать в здании вокзала. Так шел, задумчивый, и оказался снова перед входом в вокзал, предусмотрительно огляделся. Несколько пассажиров с вещами подходили к надворным кассам. Молодая женщина с двумя детьми копалась в сумочке.

— Позвольте вам помочь, — на английском языке обратился Лужинский, не думая о сокрытии акцента чужака. Подобная помощь женщине — достаточно привычное явление. О шпике он прекратил и думать: наверное же, оторвался от него. Во всяком случае, поблизости на привокзальной площади никого подозрительного не заметил. Женщина почти страшно бросила на него взгляд, невнятно покачала головой.

— Говорю только по-французски из чужих языков, — сказала, медленно подбирая слова.

Набором французских и испанских слов еще раз сказал свое предложение. Женщина нерешительно кивнула, добавив:

— До Мадрида, пожалуйста. Вот деньги... Очень вам благодарна.

Это была причина маячить на вокзальной площади на глазах у единственного полицейского. Лужинский деликатно взял деньги, подошел к кассе, даже успел уже заказать билеты, когда почувствовал на плече чью-то руку. Сделал вид озабоченного, объясняя кассиру, что нужны места для пассажирки с детьми. Какие эти кассиры бестолковые! А рука ждала на плече. «Откуда мог взяться полицейский, когда у касс было так пусто?» — Лихорадочно терялся в догадках.

Но сколько можно! Лужинский резко выпрямился и с достоинством оглянулся. Неосторожная рука мертво упала с плеча: перед глазами стоял немолодой уже, если судить по небритой бороде, человек в берете. Смело, но и не без упрека всматривался в лицо, убеждался. Тревожная, язвительные пауза словно рассыпалась от неожиданно чистого польского произношения:

— Господин Станислав... если не ошибаюсь? — незнакомец говорил не колеблясь, но сдерживал голос и до сих пор еще присматривался.

Кто это, переодетый шпик? Или такой же, как и он, польский эмигрант? Откуда этот человек знает его испанский псевдоним?

— Да, пожалуйста, Станислав Лужинский. С кем имею честь?

Лужинскому нужно было время, чтобы вспомнить этого человека и сориентироваться. Из окошка заговорил кассир, подавая билеты и сдачу. Какой благодарностью к нему проникся Лужинский за такую ​​возможность еще протянуть время, вспомнить, решить.

— А господин меня мог и забыть. Только две встречи, — услышал ответ. Было что-то знакомое в интонации. Неужели полицейский тайной полиции Португалии, специальность которого — польские эмигранты? — Естем только недавний абориген этих спасенных уголков.

— Так кто же вы, откуда меня знаете? Ведь появление политэмигранта в этих уютных краях — такая понятная вещь. Но «абориген», извините, не совсем понятная для меня рекомендация.

— Если вы не маневрируете, так сказать, извините, господин... Лужинский, напомню. Обстоятельствами вынужден, как, видимо, и вы, покинуть родину... и, конечно же, служу.

— В полиции?

— А что делали бы вы, появившись в этих краях, когда там горят все ваши причалы? Вы же коммунист, насколько мне не изменяет память. Из интернациональной бригады, очевидно, здесь и застряли? Ну что же, будем знакомы. Здесь мы только поляки, прошу прощения.

— Только поляки. Минутку, я помогу даме.

— Пожалуйста. Бежать вам от меня нет никакого смысла, и не советую. Здесь мы только поляки!

Лужинского вбросило в пот. Значит, это действительно шпик. Но с ним еще можно говорить. Ручной шпик португальской полиции, в какой-то степени изгнанник из Польши — сообщники. Это он следил еще с Опорто. Глаза знакомые... да, да. Помнится, эти же льстивые глаза видел во время ареста еще в Кракове. Потом... снова же в варшавском поезде... как же его?

— Рачинский, Рубашевич?

— Феноменальная память! Вам бы дорого заплатили в нашем ведомстве. Рашевич, прошу покорно. Признаюсь, я вас только дважды видел. Ну, там фотографии в политических делах. Но, представьте себе, узнал! На это у нас собачья память вырабатывается. Вы закончили с дамой?

«Ударить и бежать! — возникло молниеносное решение. — А куда убежишь? Опять полиция будет поставлена ​​на ноги, сорвется дело».

— Да, господин Рашевич, политэмигрант — такова уж наша судьба. Но, извините, вовсе не потому, что коммунист, — решил идти напрямик. — Польши, знаете, сейчас нет даже той, которая удерживала такую ​​опытную тайную полицию.

Рашевич засмеялся, чиркнул зажигалкой и дал Лужинскому прикурить.

— Полиция есть полиция, господин Лужинский, если сказать о нашей родной польской земле. В самом деле, там бы я был особенно благодарен счастливой возможности взять вас. Вы же, кажется, были осуждены?.. Да мы успокоились на том, что вы погибли в Испании. Вижу, ошиблись.