Классное чтение: от горухщи до Гоголя

Евгений не отвечает на любовь провинциальной барышни, «бедной Тани», но влюбляется в законодательницу большого света: «Но мой Онегин вечер целый Татьяной занят был одной, / Не этой девочкой несмелой, / Влюбленной, бедной и простой, / Но равнодушною княгиней, / Но неприступною богиней / Роскошной, царственной Невы» (гл. 8, строфа XXVII).

А она воспринимает эту свою роль как постылую обязанность и грезит о прошлом: «Сейчас отдать я рада / Всю эту ветошь маскарада, / Весь этот блеск, и шум, и чад / За полку книг, за дикий сад, / За наше бедное жилище, / За те места, где в первый раз, / Онегин, видела я вас» (гл. 8, строфа XLVI).

Онегин не мог полюбить ту, прежнюю, Татьяну. А она по-прежнему любит Онегина, но не может изменить супружескому долгу и собственной совести (о том, что могло бы быть в случае такой измены, Лев Толстой позднее напишет «Анну Каренину»). В истории героев пытались найти правую и виноватую стороны. Белинский осуждал Татьяну, не сумевшую ради любви преодолеть общественные предрассудки: «Основная мысль упреков Татьяны состоит в убеждении, что Онегин потому только не полюбил ее тогда, что в этом не было для него очарования соблазна; а теперь приводит к ее ногам жажда скандалезной славы. Во всем этом так и пробивается страх за свою добродетель… ‹...› Вечная верность – кому и в чем? Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовию, в высшей степени безнравственны… Но у нас как-то все это клеится вместе: поэзия – и жизнь, любовь – и брак по расчету, жизнь сердцем – и строгое исполнение внешних обязанностей, внутренне ежечасно нарушаемых… Жизнь женщины по преимуществу сосредоточена в жизни сердца; любить – значит для нее жить, а жертвовать – значит любить. Для этой роли создала природа Татьяну; но общество пересоздало ее…» («Сочинения Александра Пушкина», статья девятая).

Достоевский, напротив, увидел в Татьяне «апофеоз русской женщины», идеальный характер, вырастающий из народной почвы и противопоставленный беспочвенному «русскому скитальцу» Онегину.

Героиню возвышают над героем и другими способами: «Ее письмо – это письмо любви; его письмо – письмо страсти. В чем разница между любовью и страстью? Она проста. В страсти главное – «я». В любви главное – «ты». Этим и различаются письма» (В. С. Непомнящий. «“Евгений Онегин” как “проблемный роман”»).

Однако, в романе, как и в жизни, нелегко определить правых и виноватых. Пушкинская история, кажется, сложнее.

В книге американского писателя Рэя Брэдбери «Вино из одуванчиков» есть глава о возможном невозможном счастье, имеющая почти фантастический характер (Брэдбери – известный фантаст, но не в этой замечательной повести о детстве).

Молодой журналист знакомится с глубокой, почти столетней старухой и выясняет, что он еще мальчишкой влюбился в нее, случайно увидев красивую девушку на старой фотографии. И теперь никто лучше этой старой женщины не понимает его. А ей он напоминает давнего поклонника, которому она отказала семьдесят лет назад, потому что «нипочем не соглашалась стать степенной мужней женой».

Эти люди, как им кажется, были предназначены друг для друга, но они разошлись, драматически не совпали во времени. «Есть такая ходячая, избитая фраза – родство душ; так вот, мы с вами и есть родные души. ‹...› Время – престранная штука, а жизнь – и еще того удивительней. Как-то там не так повернулись колесики или винтики, и вот жизни человеческие переплелись слишком рано или слишком поздно».

Подобное слишком рано или слишком поздно определяет любовь Онегина и Татьяны. Герои романа дважды оказались в ситуации трагического несовпадения. Оно может возникнуть в разных сферах человеческой жизни, но нагляднее всего проявляется в любви.

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
‹...›
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвой след.

(гл. 8, строфа XXIX)

Фабула «Евгения Онегина» строится на этически неразрешимой ситуации: из нее нельзя, невозможно найти выход, но ее надо как-то пережить.

Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
‹...›
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго… навсегда.

(гл. 8, строфа XLVIII)

Роман автора: энциклопедия души