Классное чтение: от горухщи до Гоголя

Игорь Николаевич Сухих Классное чтение: от горухщи до Гоголя

В последние годы я занимался большой работой (итоговый ее объем – 110 авторских листов), результаты которой оказались продуктом двойного назначения.

«Совершенно уникальный случай за все почти 75 лет (включая и школьные годы, и обучение в пединституте, и годы учительства, что я связан со школой) – учебники Игоря Сухих: один автор создал систему учебников для 10-х и 11-х классов» (Лев Айзерман. «В поисках альтернативы. На педагогическом базаре в Год учителя»). Эти учебники отрецензированы, согласованы, утверждены и могут сегодня использоваться в любой российской школе.

Но пока тянулся долгий мучительный марафон, фрагменты учебников в течение нескольких лет – по собственной инициативе – печатал журнал «Звезда». Это тоже, кажется, уникальный случай: публикация учебных книг на страницах литературного журнала. Отзывы на них появлялись не только в специальной прессе, но и в «Известиях» (старых), «Литературной газете», журнале «Что читать». Оказалось, учебники можно просто читать – не «изучая», а вспоминая; не для оценки, а для удовольствия.

В «Неве» будут публиковаться главы из первой части сложившейся школьной трилогии. Программа девятого класса – шедевры русской классики от «Слова о полку Игореве» до «Мертвых душ». Однако, как и раньше, они помещены в расширяющийся, позволяющий лучше понять эти произведения контекст: мир писателя – биография – история литературы – общая история.

Название нашей рубрики можно произнести с разными интонациями: нейтрально, прагматически (то, что изучается в школьном классе) и эмоционально, идеалистически – как реплику неизвестного адресата: «Классное чтение!»

История: от призвания до восстания

Река времен: кто произвел великое государство?

«Надобно твердо держаться вот какого положения: время не поддается такому расследованию, как все остальные свойства предметов…» Этим словам древнегреческого философа Эпикура более двух тысяч лет.

Однако время – настолько непонятный, загадочный, волнующий всех предмет, что попытки не только «расследовать» его, но и найти наглядное, поэтическое определение бесконечны. В конце XVIII века немецкий ученый Ф. Страсс придумал оригинальную карту-картину «Река времен». Откуда-то сверху, из облака, с божественных высот изливаются водные струи, разделяющиеся на отдельные рукава-русла. Эти символические реки, как и реальные, сливаются, расходятся, исчезают. Каждый рукав – история какого-то государства – членится на столетия и заполняется датами царствований и важнейших событий.

Русский вариант этой карты (1805) висел на стене кабинета Г. Р. Державина. Крайняя справа почти прямая «река» имела заглавие «Изобретения, открытия, успехи просвещения. Славные мужи». Она объединяла научные и культурные достижения разных народов. Среди славных мужей последнего ко времени публикации карты века – Ньютона, Вольтера, Ломоносова – был, упомянут и Державин. Глядя на «Реку времен» и на свое имя в ее потоке, поэт сочинил свое последнее стихотворение.

Метафора время-вода – одна из самых распространенных в литературе.

О. Мандельштам назвал свою книгу «Шум времени» (1928). В ней поэт призывал «следить за веком, за шумом и прорастанием времени», прислушиваться «к нарастающему шуму века». Время и здесь косвенно сравнивается с водой: Мандельштаму представляется ров, провал, заполненный шумящим временем.

В пушкинской трагедии «Борис Годунов» этот образ обнаруживает иную грань. В монологе летописца Пимена река превращается в сказочное море-окиян:

Минувшее проходит предо мною -
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиян?
Теперь оно безмолвно и спокойно,
Не много лиц мне память сохранила,
Не много слов доходят до меня,
А прочее погибло невозвратно…

Об историческом море вспомнит и Лев Толстой в финале «Войны и мира».

Лирический герой Мандельштама и пушкинской летописец Пимен смотрят на реку (море) времени с разных сторон. Шумящее и даже ревущее, как водопад или штормовой океан, время на далеком расстоянии превращается в ровный гул, тихий шорох, наконец, – безмолвие. И только специально интересующиеся этим люди (историки) расскажут, что где-то далеко, за лесом и полями, когда-то текла огромная река.

В ближней истории проблема заключается в том, чтобы «шум» (многообразные и разноплановые имена и факты) не помешал отобрать самое важное, что позволяет нам понять время. В истории дальней задача противоположна: историкам приходится с трудом вылавливать сохранившиеся обломки из безмолвного моря забвения.