Она отодвинула альбом и на его место положила листок, куда ежедневно записывала текущие дела. Этого можно было и не делать, так как записи повторялись с жутким однообразием и годились на всю оставшуюся жизнь.
«Заканчивается колбаса, – прочитала Анна Павловна, – купить. Купить творог – полезно». Запись она сделала вечером, а, значит, сегодня наступило время реализации намеченного. Всё-таки хорошо, когда есть план – вроде, осуществляется преемственность дня вчерашнего и дня сегодняшнего; вроде, происходит движение к какой-то цели.
Анна Павловна давно не переодевалась, выходя на улицу, потому что разделять на «домашнее» и «выходное» было нечего – просто два относительно приличных платья, через равные промежутки сменяли друг друга. Пока одно было на хозяйке, другое, всегда сохло в ванной – сохло долго, так как отжать его сил уже не хватало.
Анна Павловна надела кофту с неопрятной дыркой на правом локте. Она прекрасно знала, что выходить в таком виде неприлично, но поскольку ничего не могла изменить, старалась об этом и не думать – главное, что она ещё способна самостоятельно добраться до магазина. Это ведь тоже подвиг – спуститься с четвёртого этажа, а потом вернуться обратно!
Заперев дверь, Анна Павловна нащупала перила и осторожно двинулась вниз. Она всегда смотрела под ноги, но сейчас что-то заставило её поднять взгляд, и вместо привычного серого марева, увидела поднимавшуюся навстречу женщину в чёрных одеждах. Расстояние между ними составляло целый лестничный марш, но, к своему ужасу, Анна Павловна отчётливо разглядела лицо – к ужасу, потому что это было её собственное лицо. Она почувствовала, что теряет силы, и, скорее всего, покатится прямо женщине под ноги (как в своё время случилось с её матерью), но человек не хочет верить в неизбежное, и Анна Павловна судорожно вытащила из сумки ключ. Пятясь, упёрлась спиной в дверь. Оставалось вставить ключ в скважину, но для этого требовалось оторвать взгляд от лица женщины, и это оказалось самым сложным. Среди многолетнего сумрака она впервые увидела что-то ясно и отчётливо, совсем как раньше. Как же лишать себя такого счастья?.. Правда, глупое чувство самосохранения говорило, что счастье это мгновенно, что оно последний подарок судьбы, от которого лучше отказаться, и тогда, может быть…
Анна Павловна протянула руку к телефону (последний раз она пользовалась им, когда вызывала себе «Скорую»). Подняла трубку и с радостью услышала гудок, мгновенно связавший её с огромным миром – это давало безумный шанс, что чёрная женщина способна заблудиться в нём…
– Кого надо? – спросил мужской голос. Анна Павловна не знала, кому он принадлежит, но не удивилась – они ж и поссорились с Надеждой, двадцать лет назад, как раз из-за того, что голоса эти менялись слишком часто. Правда, тогда они звонили сюда, в их ещё общую квартиру.
– Мне Надю, – сказала Анна Павловна тихо, словно боясь, что её услышит чёрная женщина, уже, наверное, добравшаяся до лестничной площадки.
– Надюх! Тебя! – крикнул голос. Возникла пауза, в которой слышался женский смех.
– Слушаю.
– Надь, – Анна Павловна не узнала голос дочери, но почему-то была уверена, что не ошиблась номером, – это я – твоя мать.
– Твою мать! – со смехом воскликнула трубка, – чего ты хочешь? А то я тут занята.
– Надь, я встретила её. Совсем как твоя бабушка – она поднималась мне навстречу…
– Кого ты встретила?.. Коль, ты кильку-то всю не жри!.. Так, кого ты встретила?
– Чёрную женщину.
– Хватит мозги пудрить! Тебе чего там, скучно?
– Мне не скучно. Я сегодня умру.
– Ну… – голос замолчал. Видимо, слово «умру» внесло диссонанс в застолье, – от меня-то ты чего хочешь? Вызови врача, если тебе плохо. Я ж не врач.
– От тебя я ничего не хочу, – Анна Павловна вздохнула, – мне надо, чтоб ты знала…
– Теперь я знаю, – перебила дочь, – завтра могу заехать, но сегодня, никак. Всё, пока.