Кинотеатр повторного фильма

Впрочем, для самого Бертолуччи толпа – это скорее что-то позитивное. Поющая «Интернационал» толпа, фактически затаптывающая в конце фильма главного героя, олицетворяет позитивную стихию народного сопротивления. Режиссер видит себя частью этой толпы. Фильм был снят на уходящей волне шестидесятнических революций. В это время вопрос Горького «С кем вы, деятели искусства?» все еще стоял для западных деятелей искусства довольно остро. Деятели искусства хотели быть с восставшим народом. Бертолуччи вступил в итальянскую компартию. Ему это представлялось обратной стороной конформизма.

Этот фильм присылает нам привет из той эпохи, когда кино было главнейшим из всех искусств. «Из всех искусств для нас важнейшим является кино», – говорил Ленин. Кстати, одно время «Википедия» приписывала Ленину более развернутую цитату: «Пока народ безграмотен, из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк», что было неправдой. Впоследствии там эту ошибку исправили.

А вот сейчас, пожалуй, цирк вышел на первое место. Кругом сплошные клоуны и акробаты. И, господи, даже удивительно, до чего же «Конформист» оказался созвучен нашему времени. И как близко все это к нам подошло.

«Фантом свободы». Новая нормальность

Хоронили судью Верховного суда Рут Бейдер Гинзбург. Все последние годы она своим долголетием как бы охраняла место в Верховном суде от ненавидимого либералами президента. Поэтому она была для либеральной части американского общества чем-то вроде святой охранительницы. Ее так и называли: «либеральная икона». Она не досидела на этом месте совсем немного. До новых выборов оставалось чуть больше месяца.

Ее смерть потрясла страну. Покрытый национальным флагом гроб с останками судьи был установлен в здании Верховного суда на черном постаменте. По углам гроба вытянулся по стойке смирно почетный караул в военной форме и в черных ковидных масках на лицах. По одному к гробу подходили прощающиеся. В черных масках. Все как один. Траурная церемония шла медленно и торжественно, как и всегда проходят официальные государственные похороны. Только черные маски и пол в шахматную черно-белую клетку придавали происходящему оттенок какой-то инфернальной карнавальности.

Но вдруг случилось что-то странное. Высокий, крепкого телосложения афроамериканец в дорогом, хорошо сшитом черном костюме подошел к гробу довольно близко, опустился на колени, затем как бы прилег на живот, пять раз бойко отжался, в резком прыжке вскочил на ноги и отошел от гроба. Церемония продолжилась как ни в чем не бывало.

Объяснение нашлось довольно быстро. Это был спортивный тренер Гинзбург, который решил таким образом почтить ее память. Отжимание было любимым спортивным упражнением судьи: по слухам, она отжималась чуть ли не до самой смерти (а умерла она в восемьдесят семь лет). Многие смеялись, но большинство умилилось.

А я пришел в восторг: эта сцена была как будто от начала до конца снята Бунюэлем. Или даже так: если бы эта сцена была снята Бунюэлем, она наверняка стала бы хрестоматийной. Как гроб с хозяином, стоящий при входе в дорогой ресторан, как епископ, ставший садовником, как гости, сидящие на унитазах, как взгляд страуса. Да, как взгляд страуса. Впрочем, обо всем по порядку.

У каждого внимательного зрителя Бунюэля непременно случаются в жизни такие ситуации, когда ему, зрителю, кажется, что он оказался внутри фильма Бунюэля. А в человеческой истории регулярно случаются такие периоды, когда вся окружающая реальность вдруг на глазах превращается в кино, снятое Бунюэлем. В этом главным образом и состоит гениальность Бунюэля. Мне кажется, что сейчас мы переживаем как раз один из таких исторических моментов.

В «Призраке свободы», может быть, не самом моем любимом, но зато самом декларативном фильме Бунюэля, есть такая сцена: гости, приглашенные на званый обед, оголив задницы, занимают свои места на унитазах, расставленных вокруг обеденного стола вместо стульев. Стол пуст, за исключением пепельниц и каких-то бумажных проспектов. Гости чинно сидят на унитазах и увлеченно обсуждают количество говна, которое человечество выделяет за день (тысячи, миллионы тонн!). «Мама, я хочу кушать!» – обращается к хозяйке сидящая с гостями за столом маленькая девочка. «Софи, это неприлично – говорить о таких вещах за столом!» – злобным шепотом отвечает ей мать.

«Извините. Я ненадолго отлучусь», – говорит один из гостей, поднимаясь и надевая брюки. Служанка показывает ему дверцу в крошечное помещение, в котором только стул и выдвижной столик. За столиком что-то вроде небольшого шкафчика в стене. Гость открывает дверцу. Там жареная курица и бутылка вина. Гость принимается с аппетитом есть и пить.