Кинотеатр повторного фильма

В 2004 году ему позвонила женщина, дочка нью-йоркского старьевщика, и рассказала о коробке со старой пленкой на чердаке ее брата. И да, это оказалась та самая утерянная первая версия. Если бы этой истории не было, ее нужно было бы придумать. Будучи на грани чудесного, она придает легендарному событию зарождения независимого кино в Нью-Йорке какое-то мифологическое измерение.

Название этого фильма, возможно, и отсылает к мифу, к самой кинематографичной из древних аллегорий: платоновскому мифу о пещере. Человек сидит в пещере, как в кинозале, и смотрит на стену пещеры, как будто это киноэкран. За спиной человека горит огонь и проходят люди, но человек видит только их тени на стене. На экране тени, но через них к нам приходит ощущение огня. Огонь – это Манхэттен, настоящий герой фильма.

Манхэттен – один из пяти боро (округов) Нью-Йорка. Но, в сущности, когда мы говорим «Нью-Йорк», то имеем в виду именно Манхэттен. Фильм о Манхэттене – это фильм о Нью-Йорке. Фильм о Бруклине – фильм о Бруклине. Слишком это разные миры. Существует множество списков «лучших» фильмов о Манхэттене, и в этих списках можно встретить десятки названий действительно выдающихся картин. Но для большинства этих фильмов Манхэттен – не более чем место действия, набор декораций, эффектный фон. Фильмов, где подлинным героем является город, не так уж и много. Три из них являются ключевыми. Эти картины создали киномиф города – те самые архетипические образы, которые затем использовались другими режиссерами как «модель для сборки». Вернее, каждый из этих фильмов предложил свой собственный миф.

Последние кадры «Теней», наверное, самые знаменитые. Герой в бессмысленных черных очках и кургузой кожаной курточке стоит, сгорбившись, посредине тротуара. Поздний вечер. Мигают неразличимые рекламные буквы какой-то витрины, освещая героя и канализационный люк за его спиной. Шелестят шины по асфальту. Отчетливо слышно завывание ветра. Герой, очевидно, замерз и не знает, что ему делать дальше.

Он поправляет шарф, прячет руки в карманы, подходит к краю тротуара и на секунду останавливается, облокотившись о парковочный столбик. В этот момент за кадром саксофон начинает свое соло. Герой неуверенными зигзагообразными движениями лавирует между пролетающих мимо и как бы нереальных в вечернем тумане автомобилей, переходит на другую сторону улицы и оказывается в пульсирующем свете очередной витрины. Саксофонное соло как будто вытесняет изображение. Поперек экрана возникает надпись: «Фильм, который вы только что увидели, – импровизация».

Миф «Теней» – Манхэттен битников и джазовых музыкантов – насквозь продуваемый остров в океане. Кажется, что даже в маленьких квартирах и крошечных барах, где происходит большая часть действия, гуляет ветер. И город, и те, кто его населяют, как будто сделаны из воздуха. Поступки не имеют причин. Их последствия несущественны. Героиня отчаянно бежит через Центральный парк, держа за руку человека, с которым только что познакомилась. Через десять минут она лишится невинности в тесной незнакомой студии на Ист-Сайде. Все легко и ничего не важно, кроме голоса саксофона за кадром. Вся жизнь – одна сплошная импровизация. Всё впереди и всё возможно.

Мартин Скорсезе вспоминал: «Кассаветис отбросил старый кинословарь. Это пришло и от нью-йоркских актеров, и от уличных звуков, и от тех новых возможностей, которые дало режиссерам легкое съемочное оборудование. Когда я впервые увидел „Тени“ <…> мы поняли, что хватит сидеть и болтать о том, как надо делать кино. Пора его делать…»

Через пятнадцать лет после «Теней» Скорсезе снял собственный фильм, главным героем которого стал город: «Злые улицы». Это тоже было независимое от Голливуда кино, снятое на крошечные деньги. «Злые улицы» – это в некотором роде ответ на «Тени». Но Нью-Йорк Скорсезе – совершенно другой город. Скорсезе разрабатывал миф номер два: этнический, гангстерский миф. Тут Манхэттен – не маленький остров, а нечто вроде архипелага. Это множество островов, населенных враждебными друг другу племенами.

Сейчас район Манхэттена Маленькая Италия сжался до нескольких блоков по обе стороны Малберри-стрит. Здесь расположились пара десятков итальянских ресторанов и две католические церкви. Настоящие итальянцы тут больше не живут. Но сорок лет назад Маленькая Италия была островом внутри острова – изолированным этническим анклавом. Две девочки, которых Джонни Бой притаскивает в подвал к Тони из Гринвич-Виллидж, выглядят туристками из далекой страны. Однако Виллидж находится от Маленькой Италии в десяти минутах неторопливой ходьбы.

Фильм начинается с закадрового голоса: «Ты искупаешь свои грехи не в церкви, а на улицах…» Это голос Скорсезе – создателя фильма. Для героя – это голос самого Создателя. Нью-Йорк – город, в котором постоянно присутствует Бог. Это город греха, и он же одновременно – чистилище, место искупления. Любой твой поступок, шаг, взгляд имеет значение для твоего спасения. Все твои вдохи и выдохи сочтены.