Кинотеатр повторного фильма

Кино как искусство гораздо ближе к живописи, чем к литературе. Не случайно синоним к слову «фильм» – слово «картина». Куросаву не интересовали интерпретации. Он не спорит с Достоевским. Не вступает с ним в диалог. Он просто перевел текст таким, каким его увидел, на язык кино. И создал потрясающие душу изображения.

«Идиота» Куросавы можно останавливать абсолютно в любом месте, в любой точке. И каждый кадр не просто гениальная картина сама по себе, но и абсолютно узнаваемая иллюстрация к роману. Даром что там изображены японцы. Мне кажется, что если бы какому-нибудь музейному куратору пришло в голову сделать выставку, где просто увеличенные кадры из «Идиота» были бы развешаны на голых стенах достаточно просторной галереи, эта выставка произвела бы сенсацию. В принципе, этим и отличается гениальный фильм от любого другого. Любой набор случайно выбранных из нее кадров будет достоин художественной выставки.

Но дело не только в художественности. Куросава двигается в том же направлении, что и Достоевский, но в чем-то уходит дальше него.

«Ты веришь в Бога?» – спрашивает Рогожин Мышкина в фильме Куросавы. «Да, в общем, нет…» – неуверенно отвечает тот, и кажется, что он даже не совсем понимает вопрос. Тут Куросава расходится с оригинальным текстом. Зачем тогда ему понадобился этот эпизод? У Достоевского Мышкин, наоборот, не понимает, как вообще можно не верить в Бога. И это еще один пример того, как Куросаве удается, не изменяя ни на секунду духу романа, достичь высочайшей концентрации образа.

«Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?» – восклицает Христос за минуту до собственной смерти, и это самое страшное, что с ним происходит. Если бы Спаситель до самого конца знал, что Отец с ним, его мука не была бы полной. У Куросавы герой идет на крест, заведомо ощущая свою богооставленность. Никакой надежды для него нет. Он обречен на крест.

Известно, что в образе князя Мышкина Достоевский хотел изобразить не просто идеального человека, но живого Христа. Достоевский считал, что не справился с этой задачей, и был не удовлетворен и недоволен своим романом. Пошел ли Куросава дальше Достоевского? Удалось ли ему что-то договорить за него? И вообще, что он знал о Христе и какое отношение имел к христианству?

Трудно сказать. Но вот настоящие последние слова Аглаи в финале фильма, глубоко христианские слова, которых идиот я не понял из-за идиотки переводчицы: «Какой дурой я была! – говорит она. – Настоящей идиоткой! О, если бы мы только могли любить так, как он!»

Открывая Америку

Три мифа о Манхэттене

Пассажиры нью-йоркского метро ежедневно оставляют в вагонах и на станциях сотни вещей. Шарфы, перчатки, зонтики, куча всякой невостребованной ерунды оседает в Бюро находок нью-йоркской подземки. Раз в год Бюро проводит аукцион, на котором за несколько долларов можно купить закрытый ящик в надежде найти среди полуистлевших тряпок золотое обручальное кольцо, дорогие швейцарские часы или еще какую-нибудь потерянную кем-то ценность.

Лет пятьдесят назад один манхэттенский старьевщик пошел на аукцион, купил несколько ящиков с дрянью и в одном из них обнаружил круглую металлическую коробку с отснятой кинопленкой. На коробке было нацарапано: «Тени». Взглянув на кинопленку и убедившись, что порнографии она не содержит, старьевщик вздохнул с сожалением и отложил коробку в сторону. Пару десятков лет коробка провалялась в магазине, потом старьевщик умер и магазин закрылся. Странным образом пленка не была выброшена, а перекочевала во Флориду, на чердак дома одного из детей старьевщика. Там она в целости пролежала еще лет двадцать.

Премьера «Теней» Джона Кассаветиса состоялась в Нью-Йорке в кинотеатре «Париж» в ноябре 1958 года. Собственно, это и было рождением независимого кино. Кассаветис собрал немного больше сорока тысяч долларов и вместе с группой друзей снял ручной камерой один из поворотных фильмов в истории мирового кинематографа. За редким исключением, никто из присутствующих на премьере ничего не понял. К концу фильма в зале осталось очень немного народу. Через год Кассаветис переснял фильм больше чем наполовину. Вторая версия «Теней» с успехом прошла в Венеции и Париже. В Лондоне создателя фильма встречали овациями. «Тени» открыли дорогу целому поколению режиссеров. Кассаветис доказал, что великое кино можно делать вне больших студий и на крошечные деньги.

Прошло совсем немного времени, и картина была надолго забыта и критикой, и публикой. А единственный экземпляр пленки, содержащий первую версию фильма, просто потерялся. Незадолго до своей смерти Кассаветис вспоминал, что, кажется, подарил ее архиву какой-то киношколы, названия которой он не помнил. Биограф Кассаветиса, профессор Бостонского университета Рэй Карни больше двадцати лет разыскивал пленку по различным архивам. Все тщетно. Отчаявшись, он пытался восстановить несуществующее кино по рассказам немногих оставшихся в живых зрителей.