Во время антракта перегородки снимают, зрители размещаются по кругу, и все три пары играют сцену подписания бумаг о разводе одновременно, перекрикивая друг друга. Сначала это выглядит как цирк с дрессированными медведями, но постепенно страсти накаляются и действие все больше начинает напоминать групповой секс на арене. И уже думаешь не «зачем все это вообще?», а «что-я-то-здесь-делаю?». И, по существу, это прекрасно передает ощущение, которое испытывал почти всякий человек, который хоть раз в жизни разводился. Оставшиеся сцены просто доигрываются одной из пар (вестсайдской), потому что надо же как-то доиграть до финала.
Последний «бергмановский» эпизод называется «Посреди ночи в темном доме где-то на земле». Йохан и Марианна, сильно изменившиеся, хотя и не очень постаревшие за восемь лет, которые прошли после их развода, пользуясь одновременным отсутствием нынешних супругов, проводят вместе ночь в загородном коттедже приятеля Йохана. И это уже совсем не «сцена из супружеской жизни». Йохан и Марианна тут просто любовники. Просто два немолодых одиноких человека, которые проводят ночь «в темном доме где-то на земле». И эта сцена у Бергмана о любви. И только о любви. Брак уже совершенно ни при чем.
«Я думаю, – говорит Йохан, – я люблю тебя по-своему, неправильно, как эгоист. И иногда я думаю, что и ты любишь меня, как ты любишь, бурно, эмоционально. На самом деле я думаю, что мы с тобой любим друг друга. По-земному, неправильно…»
У Иво ван Хове, когда посреди ночи в темном доме где-то на земле, какая-то из Марианн (не важно какая) заснула, какой-то из Йоханов (не важно какой) поднялся с постели. Заиграла музыка, и Йохан начал танцевать удивительно смешной и трогательный танец под песню The Windmills of your Mind, которую я очень люблю.
«В конце концов круг всегда замыкается, – думал я. – Все, что уже случилось с тобой, уже миллион раз случалось и еще миллион раз случится с кем-то другим». А потом я вспомнил круглый дом, в котором я жил, когда мне было двадцать лет.
«Дрянь». Интимность
«Вам знакомо это чувство, когда парень, который вам нравится, звонит вам во вторник в два часа ночи и спрашивает, а не может ли он зайти, и вы делаете вид, как будто сами только что пришли… Так что теперь вам надо вылезти из кровати, выпить полбутылки вина, залезть в душ, побрить у себя все что можно, достать это дело от Agent Provocateur и напялить его на себя: пояс, подвязки, вот это вот все; а потом ждать звонка у двери…»
Минуточку, кто эти «вы»?
В самом начале театральной постановки Fleabag, премьера которой состоялась в Лондоне в 2013 году, Фиби Уоллер-Бридж, эффектная брюнетка с ярко накрашенными губами и ретрострижкой, усаживалась на высокую, как барная стойка, табуретку и рассказывала эту историю, обращаясь к залу, как если бы она выпивала в баре с подружками, «знаете, девочки, как…». И рассказывала, рассказывала…
Иное дело сериал, премьера которого состоялась в июле 2016 года. Тут зрителю буквально показывают происходящее, только все это разворачивается в нереальном времени. В нереальном, потому что, когда время реальное, закадровый голос либо сопровождает происходящее (дополнение), либо немножко запаздывает (объяснение), а тут он предшествует происходящему, происходящее иллюстрирует голос, а не наоборот: «…и тогда вы немедленно начинаете» – на экране они начинают; «после стандартного бум-бума вы понимаете, что он подбирается к вашей жопе» – на экране он подбирается; «но вы пьяны, и он так старается, что вы ему позволяете» – на экране она позволяет; «и он взволнован» – на экране он шепчет: «Я взволнован»… И так вплоть до пуанта: «А не может быть ли так быть, что у моей жопы слишком большая дырка?»