Киммерийский закат

И все же, выслушивая своих сообщников, кагэбист пытался рассмотреть его, убедиться, что в эти минуты Президент находится на площадке. Он словно бы нутром чувствовал, что Русаков сейчас там: стоит и, по привычке, нервно потирая руки, ждет решения своей судьбы: «Уедут или не уедут? Вдруг вернутся, чтобы увезти с собой?!»

«Мудаки»! Вот оно – магическое слово, размышлял тем временем Русаков. Только услышав, как ты назвал их «мудаками», они поняли, что ты не сдашься. И вообще только тогда эти «загадочные русские души» поняли, что ты все еще генсек-президент. А они… они уже никто и ничто! По крайней мере большинство из тех, кто сюда прибыл и кто за ними стоит.

Само появление здесь этих людей подсказывало Русакову, что путч захлебнулся. Иначе шеф госбезопасности Корягин, Предверхсовета Лукашов и главком Сухопутных войск Банников обошлись бы без него.

Да, Русаков знал о готовящемся перевороте. Эта акция задумывалась с его согласия, а в каких-то моментах и при его участии. Но в то же время генсек-президент прекрасно понимал: если бы на самом начальном этапе замысла он резко выступил против путчистов, они уже давно убрали бы его. Как, впрочем, понимал и другое: если заговорщикам удастся установить полный контроль хотя бы над частью территории Советского Союза, им, Русаковым, как «человеком, развалившим Союз и партию», они сразу же пожертвуют. В лучшем случае какое-то время его еще будут использовать в качестве «собирателя советских земель», а потом, опять же в лучшем случае, задвинут на вторые роли и в государстве, и в партии.

Но существовал еще и худший вариант: когда в роли формального собирателя поручат выступать вице-президенту страны, правоверному компартийцу Ненашеву, а его, «главного прораба перестройки», предадут суду, как пособника империализма, «планомерно разваливавшего Советский Союз и Коммунистическую партию по указке и за деньги Запада». Или что-то в этом роде. За формулировкой дело не станет. Тем более что подобные «общественные приговоры» он уже читал не только в изданиях крайне левой, радикалистской оппозиции, но и на транспарантах митингующих, и даже слышал в выступлениях некоторых трибунных ораторов, которые в обвинениях своих окончательно обнаглели.

Если бы он и в самом деле продавал и разваливал Союз на деньги Запада – было бы не так обидно. По крайней мере там, за рубежом, его ждали бы миллионы, если не миллиарды, долларов. А так… никто и ничего его там не ждет. А если и ждут, то, кто знает… Разве что как окончательно отработанный материал.

В последнее время он все чаще простаивал у карты СССР – огромной, настенной, с которой эта страна и впрямь представала необъятной. Во всяком случае, расстояния в ней представлялись таковыми, что трудно было понять, каким образом она все еще способна подчиняться единой воле, единой, центральной, власти, единой идее. Не зря же в последнее время она поддавалась этому «властвованию центра» все туже и погибельнее.

Сейчас, в эти минуты, карты перед ним не было, но Русаков настолько привык к ее виду, настолько изучил ее, что порой она представала перед ним, как на экране кинотеатра. Это она привораживала генсек-президента, возбуждала чувство власти, взывала к жесткости и жестокости, благодаря которым удавалось удерживаться на вершине той или иной империи всем его разноплеменным предшественникам.

Предчувствуя, что наступают последние дни его правления, Русаков вновь и вновь прокручивал варианты возможного исхода из Кремля. Как, впрочем, и варианты возможного удержания власти. Но все они, так или иначе, сводились к силовым вариантам. Да и кто из правителей обходился без солдатских штыков: британские короли; русские императоры или «всемирные» революционеры? Не говоря уже о Гитлере и Сталине…

Как генсек-президент, он был уверен, что при любом раскладе политических сил большая часть армии его все-таки поддержит. И потом… не следует забывать о тщеславии офицеров, каждый из которых по-прежнему носит в своем ранце маршальский жезл. Любой полковник, которому он своей президентской властью присвоит сегодня генерал-майора, сместит вышестоящего командира и примет на себя командование хоть дивизией, хоть корпусом.

Кстати, о командовании… Сейчас он находится в Крыму, а значит, на территории Украины. Приехав в Киев, он мог бы по тревоге поднять «украинские» военные округа[7], заставить власти ввести в республике чрезвычайное положение. Местные партократы и националисты конечно же попытались бы воспрепятствовать ему, но сопротивление оказалось бы неорганизованным и слабым… К тому же… многие партийцы и высшие чиновники-националы в самом деле могли бы соблазниться иллюзией переноса столицы Союза в Киев, «матерь городов русских».