Киммерийский закат

– В принципе можете выбирать: то ли посещать столовую, в которой для вас будет отведена отдельная кабина, то ли…

– Значит, я буду питаться… еще и в столовой? А то я уж подумал было…

– Вы не ответили на мой вопрос, – опять прервала его ржановолосая. И только теперь Курбанов обратил внимание, что женщина говорит с отчетливым, таким знакомым ему, прибалтийским акцентом.

– Если обед будете доставлять вы, то…

– Это не имеет значения, кто именно будет доставлять его.

– Не согласен, еще как имеет.

– Доставлять буду только я. Потому что только я имею право делать это.

– В таком случае от кабинки, пожалуй, откажусь. С вашего позволения, сеньора. Причем с условием, что заботиться обо мне будете именно вы. Впрочем, вы ведь работаете по сменам.

– Вам нужна еда или женщина? – Ржановолосая поднялась и величественным жестом сняла салфетку с расставленной на столе пищи, тем самым подтверждая, что лично она склонна утолять его жажду пищей, а не ласками.

– А нельзя ли каким-то образом соединить эти две приятные необходимости?

– Можно, – все так же спокойно и бесстрастно заверила она, не поднимая на мужчину глаз и не изменяя выражения лица. Наливая в тарелку суп, она искоса проследила за тем, как Виктор пододвинул к столу кресло, однако попытку усесться пресекла жестко и решительно.

– Вы собираетесь садиться за стол с немытыми руками?

Курбанов растерянно, как застигнутый врасплох школьник, взглянул на официантку, затем на свои руки, вновь на официантку.

– Пардон, сеньора. Я только что из бассейна.

– В бассейне рук не моют, тем более – с мылом. Там, насколько мне известно, плавают. Вам показать ванную комнату, майор?

– Спасибо, я уж как-нибудь сам, – поостыл в своих чувствах к ржановолосой Виктор, обратив внимание на то, что звание его для представительницы обслуживающего персонала не в новость.

Курбанова не столько задело ее замечание, как не хотелось терять те несколько минут, которые мог провести с ржановолосой, но которые уйдут на мытье рук. И потом, он не был уверен, что, вернувшись в столовую, опять застанет ее здесь.

– Когда я служил срочную, на первых же полевых занятиях, которые проходили в болотах, старшина заставил всех нас тщательно вымыть руки кипяченой водой из фляг. Подчинившись, мы старательно вымыли, и он лично осмотрел их. Знаете, что было потом? – Курбанов выдержал паузу, считая, что ржановолосая не удержится и спросит: «И что же было?» или скажет: «Не знаю», но вместо этого услышал:

– Потом вы достали свои немытые ложки из-за запыленных голенищ, где они лежали между наваксенной кирзой и зловонными портянками, – все так же безынтонационно довела до логического конца его байку ржановолосая, – и стали есть. А старшине даже в голову не пришло ни сделать вам замечание, ни хотя бы осознать абсурдность своей требовательности.

– Именно так оно все и было.

– Ай-я-яй, кто бы мог предположить?! – безжалостно добила его ржановолосая.

Потерпев еще одно сокрушительное поражение, Курбанов молча отправился в ванную и долго, старательно отмывал там руки, чтобы вернуться в столовую с растопыренными пальцами, как хирург, требующий, чтобы медсестра облачила его стерильные руки в такие же стерильные перчатки.

– Не разделите ли со мной эту изысканную трапезу, мадам?

– Только что вы называли меня сеньорой.

– Это имеет значение?

– Еще какое! Вы должны определиться. Обращение к женщине – показатель цивилизованности мужчины.

– В таком случае попробуем еще раз: «Не разделите ли вы со мной эту изысканную трапезу, сеньора?»

– Меня зовут Лилиан.

– Так не разделите ли вы со мной эту изысканную трапезу, сеньора Лилиан? – стоически не сдавался Курбанов.

– Кто же приглашает к столу, тем более – женщину, в такой форме: «Не разделите ли трапезу?». Вместо того чтобы сказать: «Нижайше прошу разделить со мной трапезу». Кажется, вам приходилось работать за рубежом?

Лишь огромным усилием воли Курбанов заставил себя сдержаться, чтобы не послать ее к черту.

– Характер работы у меня был откровенно специфический. На дипломатических приемах показываться приходилось редко.

– Пятнадцати минут для обеда вам должно хватить. Я проведу их на втором этаже, у телевизора, чтобы потом убрать и унести посуду.

Она повернулась и чинно, почти не двигая плечами, как аристократка – в приемной императора, вышла из столовой. Рослая, прекрасно сложенная, с мощным торсом и столь же мощными бедрами, она вполне могла бы служить воплощением идеала арийской женщины. Виктор готов был поклясться, что и происходит эта ржановолосая из прибалтийских немцев. Но как раз в ту минуту, когда он собирался спросить об этом, Лилиан остановилась и, не оглядываясь, уточнила:

– Не терзайте себя. На самом деле я – латышка. В ваших русских фильмах, – резануло слух Курбанова это ее «ваших», – такие обычно играют немок. Чаще всего эсэсовок.

– То есть вы – из тех латышей, чьи деды были латышскими стрелками?

– Из тех самых. Хотя лично я никогда не гордились этим.

– Успокаивайте себя тем, что предками с подобной родословной теперь мало кто гордится.

– Только стоит ли их упрекать в этом?