Килл крик

Но слезы убеждали в другом. Они хлынули из его глаз, словно глубинные, долго томившиеся в темноте подземные воды из трещины в камне, потекли неостановимым ручьем. Зубы застучали, точно от внезапного жестокого холода. Пузырек слюны вздулся между губами Дэниела, когда он попытался выговорить единственное слово, способное превратить происходящее в реальность:

– Клэр.

Нежная улыбка озарила ее лицо. И солнечный луч двинулся, оторвался от солнца за окном, принялся танцевать вокруг нее, выхватил ее из тени, осветил наилучшим образом. Она словно стала центром солнечной орбиты. Она была средоточием Вселенной.

Это была она, его дочка, его Клэр, живая. Она протянула руку, и на мизинце Дэниел увидел кольцо, которое подарил ей два года назад на Рождество, серебряное с вырезанным крестом. Ее щеки налились розовым румянцем, краской жизни.

Дэниел взял ее ладонь в свою. Тепло подтвердило то, что он уже знал: его прекрасная дочь больше не мертва, она вернулась к нему, вызволена из холодной могильной тьмы этим великолепным домом.

– Клэр, – повторил он.

В этот раз имя легко слетело с языка. Слезы все текли и текли, мокрые щеки Дэниела блестели в солнечном свете. Она смахнула их большим пальцем. И чуть выпятила нижнюю губу, невинно потешаясь над сентиментальным папой.

Когда она заговорила, с губ ее сорвалось не хрипение зомби, но нежная, сладкая трель, которую Дэниел больше не надеялся когда-либо услышать. Она сказала: «Папуля», и в этом слове была вся Клэр, вся ее любовь, чуть оттененная подростковым сарказмом. Дэниел притянул ее к себе, обнял, почувствовал, как тонкие руки обхватили его талию. Последняя из множества стен, воздвигнутых после ее смерти, рассыпалась в пыль, и Дэниел разрыдался на плече у дочери, моча слезами кружевное белое платье…

Ее погребальное платье. Мы похоронили ее в нем!

…которое свободно висело на ее миниатюрном теле.

– Любимая моя, – всхлипнул он. – Самая моя любимая. Любимая моя девочка. О господи, как я по тебе скучал. Мне так плохо было. – Он понимал, что несет ерунду. Но ему столько всего нужно было ей сказать. Он столько всего держал в себе – столько мыслей, которыми не мог поделиться с собственной женой, столько чувств, предназначенных лишь для дочери, которую он не чаял увидеть снова. – Как я по тебе скучал. Как я по тебе скучал. Как я по тебе скучал.

– Я знаю, – проворковала Клэр ему на ухо. – Но я вернулась. Все может стать совсем как раньше. Я могу вернуться домой к тебе и маме. И все будет так, как будто ничего не случилось, как будто я и не уходила.

Дэниел сжал ее крепче. Он испугался, когда она сказала «может». Это слово прозвучало скорее как предположение, чем как утверждение.

– Я хочу, чтобы ты вернулась домой, солнышко. Я на все готов, лишь бы ты вернулась. На все. На все.

Он почувствовал, как ее губы касаются его щеки.

– Это хорошо, папуля. Это прекрасно.

Дэниел нахмурился. Движения ее губ не совсем совпадали с ее голосом. Слова запаздывали где-то на полсекунды. И это была не единственная странность. Голос Клэр шел словно бы из-за нее, как будто кто-то прятался у нее за спиной и говорил, притворяясь ею.

– Папуля? Ты меня слушаешь? – спросила она.

Дэниел разозлился на себя за то, что усомнился в чуде происходящего.

Это Клэр. Это твоя дочь!

– Я могу вернуться домой. Но сначала ты должен кое-что сделать. – Ее полураскрытые губы как будто даже не пошевелились на этой фразе.

– Я на все готов, – повторил Дэниел. И это действительно было так. В душе своей, очнувшейся от долгого коматозного сна, он был готов.

– Папуля, я могу покинуть этот дом, но ты должен сделать все точно так, как я скажу. Если не сделаешь, больше никогда меня не увидишь.

Ужас острым лезвием пронзил тело Дэниела. Казалось, оно вот-вот распадется на молекулы. Мысль о том, что он снова потеряет дочь, была невыносима. Он этого не выдержит. Не выдержит этого снова.

Клэр прижалась губами к его уху, словно боялась, что тайные слова поглотит царящий в спальне вакуум. Вначале разум Дэниела отказывался принимать то, что она говорила. Это было слишком дико, слишком невероятно. Он не мог этого сделать. Все что угодно, но не это. Потом она подняла руку к его лицу, провела пальцами по лбу, по его светлым волосам, и на него, точно злобная змея, набросился страх.

Ты потеряешь ее опять! И на этот раз навсегда!

Она повторяла свой наказ снова и снова, и с каждым разом он становился все менее жутким, пока не превратился просто в слова. Обычные слова. Дэниел закрыл глаза. Он слышал лишь голос, голос Клэр, и этот голос был подобен музыке, разрывающей сердце песне из прошлой жизни.

Клэр снова принялась наставлять его, и теперь она вложила что-то в его руку. Рукоять. С чем-то тяжелым на другом конце. Вроде одного из тех молотков, которыми они пытались разрушить стену наверху лестницы. Под неожиданной тяжестью рука Дэниела опустилась, и словно издалека он услышал звук – клинк! – словно металл впился в дерево.