Неожиданно Красицкий и его собеседник встали и пошли по аллее. А за ними – вот те на! – поднялся еще один человек, читавший недавно газету.
«Так-так, интересный сюжет заворачивается, – подумал Клим Пантелеевич. – За бароном, видимо, следят филеры. Придется мне стать еще одним вагоном этого поезда-слежки».
– Простите, – извинился Ардашев, беря со стола шляпу. – Я оставлю вас на некоторое время. Возможно, скоро вернусь. А если нет, увидимся дома.
Выбрасывая вперед трость, статский советник зашагал за филером. Идти пришлось недолго. Уже на Александровской барон и незнакомец остановились и о чем-то довольно нервно беседовали. Затем они прошли два десятка шагов, барон сел в свой автомобиль и уехал, а незнакомец, заметив за собой слежку, прыгнул в проходящий мимо пустой фаэтон и скрылся. Другого экипажа поблизости не оказалось, и агенту ничего не оставалось, как разочарованно созерцать удалявшийся экипаж. Клим Пантелеевич постоял немного у витрины и зашагал обратно.
…Уже дома Клим Пантелеевич достал визитную карточку Красицкого и попросил телефонистку соединить с его номером.
– Да, – раздалось на том конце провода.
– Добрый вечер, Александр Модестович. Вас беспокоит Ардашев.
– Слушаю вас, Клим Пантелеевич.
– Я видел сегодня весьма странную картину в Купеческом саду. Вы сидели за столиком с каким-то неизвестным господином, а затем ушли в сторону Александровской улицы. Все это время за вами следовал полицейский «хвост». Правда, он безнадежно от вас отстал. Скажите, насколько хорошо вы знаете человека, с которым встречались?
– Я иногда провожу с ним время за ломберным столом. Но постойте, выходит, и вы там были, и тоже за мной следили?
– Меня интересовал именно ваш знакомый…
– Это связано с обстоятельствами смерти моей жены?
– Да.
– Господи! Значит, он тогда лгал мне?
– Кто? О чем вы?
– Видите ли, я продолжил перебирать вещи моей покойной супруги – простите, но мне кажется, что теперь я имею право это делать, – и нашел визитную карточку этого прохиндея, Жоржика, где он именует себя графом Непорецким. Как-то раз такая карточка попалась мне в клубе, я спросил у него, зачем он вводит в заблуждение людей? Жоржик рассмеялся и объяснил, что они предназначаются для глупых барышень из благородных семейств, которые «клюют» на невинный обман и быстрее оказываются в постели. Этот ответ тогда меня вполне устроил. Моя жена, как вы понимаете, не относилась к упомянутой категории женщин. Но тем не менее такую карточку я у нее нашел. Естественно, сегодня я не преминул отыскать его и спросить, каким образом карточка могла оказаться у нее. Жоржик пожал плечами, сказал, что даже не представляет этого и посоветовал справиться об этом непосредственно у нее. Оказалось, что он ничего не слышал о смерти моей жены. После того как я сообщил ему подробности, он искренне выразил соболезнование. Однако, как я понимаю, вам известно несколько больше о связи Жоржика и Марии, так?
– Да. Но давайте завтра в полдень встретимся у меня. Не исключено, что могут появиться дополнительные вопросы.
– Но вы так и не сказали, какое отношение к смерти Марии имеет Жоржик?
– Завтра я все вам расскажу. И уже после этого мы решим, что делать. Договорились?
– Хорошо. Боюсь, правда, что до утра я так и не засну.
– Советую выпить коньяка и расслабиться. Только, пожалуйста, не предпринимайте никаких самостоятельных шагов и не вздумайте вновь встречаться с этим… Жоржиком. Это очень опасно. Заприте дверь. К вам в любой момент могут наведаться нежданные гости. До встречи со мной никуда не ходите.
– Хорошо…
– Тогда спокойной ночи! – Ардашев положил трубку, открыл коробочку монпансье и отправил в рот синенькую конфетку.
Напольные английские часы с надрывом пробили девять раз.
19. Господин Инкогнито
В ресторане «Метрополь» вечер был в самом разгаре. Посетители, будто чувствуя надвигающийся конец привычного жизненного уклада, стремились испить удовольствия полными бокалами.
Публика собралась пестрая: кутилы-купцы, офицеры, отбывающие на фронт, тихие и неприметные днем, но разгульные до неприличности ночью чиновники Присутствия, вдовушки, потерявшие своих доблестных мужей, адвокаты, врачи, оставшиеся в тылу, оценщики ссудных касс, словом, все те, кто желал хоть на время забыться, отгородиться и спрятаться от гнетущей действительности, от войны, бедности и неминуемой для всех смерти.
Опять играл струнный оркестр. Едва зазвучал знакомый всем проигрыш, как зал затих, и было слышно, как кто-то уронил вилку. Молодая певица, подражая манере Надежды Плевицкой, затянула старую песню каторжан.