– Вам все равно придется рассказать, кому этот груз предназначался, – заявил штабс-капитан.
Кульчицкий почувствовал, как эти слова застучали у него в висках маленькими противными молоточками. Он на секунду прикрыл глаза. Стало немного легче.
– В противном случае, – продолжал Авилов, – вас повесят как шпиона раньше, чем вы думаете. Вы и недели не протянете. А так мы подарим вам три-четыре месяца, а может, и полгода (все зависит от вашего желания сотрудничать с нами). А если за это время Россия успеет разбить Германию – о чем вы должны молить господа, – и та подпишет капитуляцию, то у вас появится шанс перейти из статуса шпиона в положение простого военнопленного. Это сохранит вам жизнь.
Кульчицкий смотрел в пол. Было видно, как на его лице нервно заходили желваки. Он только шевельнулся на стуле.
– А актер из вас получился бы отменный, – усмехнулся Клим Пантелеевич. – Так умело гримироваться! Вы даже подушку подсунули под сорочку, чтобы казаться толще. И усы, как у Дрогоевского приклеили. Для этого, правда, пришлось лишиться своих. Словом, мастер перевоплощения. Сбили с толку несчастного таможенного комиссионера. Только вот зачем ему фальшивые десятки всучили? Чтобы над нами потешиться? По-моему, это перебор, не находите? Вы почувствовали себя виртуозом и слишком заигрались,
Послышался стук в дверь и в комнате показался смущенный начальник станции. На нем был надет пиджак статского советника.
– Прошу прощения, господа. Но тут «Молния» из Киева для господ Авилова и Ардашева.
– Позвольте, – штабс-капитан открыл конверт, подошел к Ардашеву и прочитал вслух: – «Труп Дрогоевского найден в Днепре тчк п‑к Кукота тчк».
Неожиданно Кульчицкий подскочил, ринулся к большому венскому окну, прыгнул на стул и разбил стекло ногой. Послышался звон. Но вместо того чтобы выпрыгнуть на улицу, он поднял скованные руки за голову и со всей силы вогнал острие торчащего в раме осколка в шейную часть своего подбородка. Кровь брызнула фонтаном. Под тяжестью человеческого тела стекло легко вошло в голову. Вздрогнув, Кульчицкий просел и опустился на колени. С улицы послышался истошный женский вопль.
Начальник станции в страхе закрыл рот рукой и попятился к выходу.
– Как так, господа? – возмутился Ардашев, обращаясь к жандармскому ротмистру и Каширину. – Вы же оба были с ним рядом…
– Это случилось так внезапно… – виноватым голосом залепетал жандармский офицер.
– Да-да, – вторил ему ставропольский сыщик. – Мы не ожидали…
– Что ж, тогда позвольте считать мой долг исполненным. Канал отправки фальшивых купюр в Россию перекрыт, оборудование для фабрики по производству поддельных сторублевок захвачено и немецкий агент разоблачен. Даже клише попало в наши руки. А груз предлагаю доставить по месту назначения. Будем надеться, что в поезде нет сообщника Кульчицкого, в противном случае в Тифлисе за этими ящиками никто не придет. Теперь, господин штабс-капитан, – он повернулся к Авилову и Шабанову, – дело за вами. Не теряйте времени, отправляйтесь в Тифлис. Трупом займется господин ротмистр. Желаю вам удачи! А нам с Антоном Филаретовичем позвольте откланяться.
– Честь имею, – козырнул ротмистр Шабанов.
– Я горжусь тем, что пришлось работать под вашим началом, – негромко вымолвил Авилов и пожал руку статскому советнику. – Всего вам доброго!
«Пока солнце взойдет, роса очи выест».
Поезд ушел. На пустом перроне остались два человека. Дождавшись, когда фонарь последнего вагона растворится в темноте, один из них грустно выговорил:
– Эх, Клим Пантелеевич, мир совсем сошел с ума… Как дальше жить? Как смотреть на все это? Как вытерпеть? И что будет потом?..
– Наступит тысяча девятьсот семнадцатый год, – ответил Каширину статский советник, и далеко выбрасывая трость, зашагал вперед.