Киевский лабиринт

– Заинтриговал. Отказаться невозможно. Только в «Гранд Отеле» мы собирались, чтобы отметить мой подарок Веронике. Так что за стол плачу я.

– Ладно, – с легкостью согласился Могилевский. Он выпустил кольцо плотного белого дыма и спросил: – А барон так и продолжает считать, что его жену убили?

– Да.

– А ты как думаешь?

– Я тоже склоняюсь к этой версии.

– У тебя есть доказательства?

– Думаю, через два-три дня они появятся.

– А что должно произойти за это время?

– Я жду письмо из МИДа. В нем и будет ответ.

– А почему ты сейчас не хочешь рассказать мне о своих догадках? Это так интересно!

– Видишь ли, я не обсуждаю гипотезы, которые у меня возникают в процессе расследования. Вот когда все прямые сойдутся в одной точке, тогда и поговорим. А пока, пожалуй, я пойду спать. Прости, Терентий, но я уже отвык от табачного дыма, даже такого ароматного, – поднимаясь, вымолвил Ардашев. – Спокойной ночи.

– Вот так всегда, – вздохнул Могилевский. – Ты никогда не хочешь нарушить свои правила и даже не делаешь исключений для меня. Права Вероника, когда говорит, что принципы у Клима стоят на первом месте, а семья и родственники – на втором…

Когда за статским советником закрылась дверь, Терентий Петрович бросил в сердцах:

– Эх-ма! Наградил господь родственничком!

17. Надзвичайна нарада [24]

В то же самое время, когда статский советник дозванивался в библиотеку МИДа и просил отыскать прошлогодний декабрьский номер немецкой газеты, снять с него копию на гектографе и выслать на адрес Могилевского, в кабинете начальника сыскной полиции города Киева шло чрезвычайное совещание.

Кроме самого Николая Дмитриевича Ткаченко в комнате присутствовал судебный следователь 3‑го участка Владимир Павлович Имгарт, полицейский надзиратель коллежский регистратор Иосиф Александрович Левитин, исполняющий обязанности помощника начальника, коллежский регистратор Петр Степанович Суховерский и прикомандированный Каширин. На столе у главного киевского сыщика лежало «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», а под ним – «Украинская грамматика» Игнатия Перцилло.

– Итак, пани дороги мои и ясновельможне, от наших агентов нам стало известно, что вчера в игорном зале «Люнивера» один из игроков расплатился тремя золотыми перстнями, пропавшими из ювелирного магазина Гиршмана. По нашим данным, это карточный шулер Григорий Арнольдович Непорецкий, по кличке Жоржик (его фотография есть в нашей картотеке). Вполне возможно, что именно он участвовал в убийстве Гиршмана, часового мастера и его помощника. Но нельзя исключать, что перстни могли оказаться у него и в результате картежного выигрыша.

– Второе утверждение более правдоподобно, – высказался следователь, – поскольку карточные шулера, обычно, не идут на мокрые дела.

– Ну, это правило давно устарело, – вмешался в разговор Левитин. – Когда я «вел» Непорецкого, то самолично видел его в компании с уголовниками. Их разговора тогда я не расслышал, но по характеру поведения было понятно, что Непорецкий ими руководил.

– Только это еще не все новости, – откинувшись на спинку стула, сказал начальник сыскного. – Агенты подтвердили, что видели Непорецкого и барона Красицкого за одним игральным столом в «Люнивере». Отсюда возникает вопрос: была ли гибель баронессы Красицкой в том же самом отеле подстроена?

– Простите, но я не понимаю, при чем здесь этот несчастный случай? – изрек судебный следователь. – Ни у меня, ни у судебного врача никаких сомнений насчет этого нет: она потеряла сознание и захлебнулась.

– Может, и ни при чем, голубчик. Однако я решил предъявить его фотографическую карточку портье. И что вы думаете? Он опознал в нем постояльца, который снял не сто сорок пятый, а соседний, сто сорок шестой номер, некоего Иванова. В этой связи возникают три вопроса: во‑первых, был ли знаком Непорецкий с баронессой Красицкой? Во-вторых, для чего он снял сто сорок шестой номер на сутки, и, в-третьих, кто был тем господином Ветровым, который оплатил комнату номер сто сорок пять?

– Но зачем? Зачем нам это все надо выяснять, если и так ясно, что не было никакого смертоубийства? – возмутился Имгарт.

– А затем, вельмишановний Владимир Павлович, что уж больно туманна эта смерть: утонула в ванной. Добре що не в тазу! – горько усмехнулся Ткаченко. – Я понимаю, если бы она умерла в результате сердечного приступа. Но вода в легких откуда? Она что, ныряла и захлебнулась?

– Господи, да что ж здесь непонятного! – взмахнул руками следователь. – Итак, баронесса принимала ванну, и вдруг ей стало плохо, она потеряла сознание, ее тело обмякло, и она съехала под воду. Но поскольку дама еще дышала, то вода и попала внутрь легких. Это же очень просто.

– Хорошо, батенька, допустим. Но куда делся тот, для кого она принимала ванну? Если некий неизвестный господин оплатил номер, в который позже вошла госпожа Красицкая, то почему он не пришел к ней? Ведь вы же, сокил мий, не будете со мной спорить, что, не зайдя в комнату, он не мог узнать о ее смерти, так?

Следователь лишь пожал плечами и неуверенно вымолвил: