Хроники преисподней

Жизнь тем временем шла своим чередом. Они закончили школу, Орест поступил в юридический, Любушка – в медучилище. Потом ее долго не было видно, кое-кто даже думал, что она умерла. Но на самом деле она не умерла, а просто уехала к мужу – что, согласитесь, не всегда одно и то же. Потом Любушка развелась, снова стала Кóпьевой и возвратилась в родительскую квартиру. Волин опять стал время от времени встречать ее во дворе и говорить «привет!», как в старые, школьные еще годы.

Хотелось бы, конечно, сказать, что со временем Любушка расцвела, сделалась интересной женщиной, и холостой Волин даже стал на нее заглядываться. Но, увы, ничего такого не случилось: Любушка не расцвела, осталась такой же, как и была в школе, только вместо первого размера лифчика стала носить третий, а глаза у нее сделались еще более жалостными, как будто на глазах ее душили теперь не одного щенка, а целый выводок. И так бы, наверное, он и ходил мимо нее до самой старости, если бы однажды вечером Любушка вдруг не остановила Волина прямо во дворе, где она сидела на скамейке, дожидаясь, пока старший следователь вернется с работы.

– Орик, ты ведь в Следственном комитете работаешь? – спросила Любушка. Вид у нее при этом был непривычный, то есть не жалостный, а озабоченный.

Ориком звала Ореста бабушка. Он был Орик, а дед был Арик, хотя на самом деле деда звали Аркадием.

– В Следственном комитете, – подтвердил Орест, с удивлением разглядывая озабоченную Любушку.

– А я в клинике, – сказала она, – старшей медсестрой.

– Круто, – кивнул Орест, и тут же слегка устыдился своей реакции, потому что ничего крутого не было в профессии медсестры – ну, разве что для эротических фильмов хорошо.

Но Любушка не снималась в фильмах и не стала размениваться на мелочи, уточняя, что круто, а что нет.

– У меня к тебе серьезное дело, – продолжала она, наморщив лоб. – Присядем?

Они присели на скамеечку и присели как-то неудачно, оказавшись слишком близко. Впрочем, Волин ничего не почувствовал, кроме легкого неудобства, а Любушка, кажется, не почувствовала и этого.

– Я тебе расскажу одну историю, а ты уж сам решай, что делать, – сказала она.

История оказалась действительно любопытной.

Некоторое время назад к ним в клинику пригласили работать одного хирурга, по фамилии, скажем, Конопатов. Он не был мировой знаменитостью, но был широко известен в узких кругах. В соцсетях он не отсвечивал, но профессионалы его знали. Причем мнения о нем у разных людей сильно расходились – от гения до бездарности.

Так или иначе, доктор Конопатов начал работать в любушкиной клинике. Правда, перешел он с условием: вместе с ним приходит и вся его команда – от анестезиолога до медсестры. Условие, конечно, было немножко странным. Но сейчас вообще странное время: все сошли с ума на командах, таскают их за собой, как близких родственников.

– В принципе, понять это можно, – заметила Любушка. – Профессионалов почти не осталось, особенно среди тех, кто моложе пятидесяти.

Из этого короткого замечания Волин понял, что характер Кóпьевой ничуть не изменился, эта была все та же принципиальная девчонка, в которой доброта странным образом сочеталась с непримиримостью.

Так или иначе, с требованием Конопатова о переводе его людей согласились, тем более, что вакансий в клинике хватало.

Как уже говорилось, доктор, несмотря на свою известность, держался скромно, почти незаметно. Единственное, чего он терпеть не мог, так это обсуждения его персоны и особенно – профессиональной деятельности. Тут хирург взрывался, как петарда, и начинал искрить. Опять же, ничего удивительного: люди стали страшно самолюбивые и болезненно ранимые – куда ни плюнь, всюду у них травма.

Но совсем недавно случилась странная история. В клинику доставили пациента Капустина с обострением НЯК.

– НЯК? – удивился Волин. – Это что за зверь такой?

– Неспецифический язвенный колит, – объяснила Любушка. – Длительно текущее аутоиммунное воспалительное заболевание кишечника с весьма неприятными последствиями. Терапия есть, но степень эффективности для всех разная. Обычно лечат салофальком, гормонами и так далее. При запущенности или осложнениях показана хирургия, вплоть до пересадки донорского кишечника.

Волин кивнул, не желая углубляться в неаппетитные детали, и Любушка продолжила.

Доктор Конопатов осмотрел прибывшего и рекомендовал хирургическое вмешательство. Насколько мог понять Волин, предлагалось отделить нижнюю, больную часть кишечника, идущую от ануса, от верхней части, связанной с желудком. Верхнюю часть кишечника в таких случаях выводят наружу, на боку устанавливают стому, в которую и выходят каловые массы. Больная же часть кишки просто подшивается к мышце в забрюшинном пространстве, и, освобожденная от нагрузок, как бы отдыхает, В этом случае лечение оказывается более эффективным. При благоприятном течении болезни через полгода пациента снова оперируют, кишку восстанавливают и стому убирают.

Может быть, Любушка объясняла это все как-то иначе, но старший следователь, не имевший медицинского образования, понял именно так.