Хроники Оноданги: Душа Айлека

— Иди, Тюменцев. — толкнула старший геолог мужа. — Не могу сказать, что вечер у тебя будет добрый.

— Значит так… Ну хорошо… — пробормотал в спину удалявшейся жене Тюменцев. Он достал из кармана Б-140, крохотную деталь и швырнул ее, что есть силы, а потом пошел прочь.

— Нашла! — Мия бежала навстречу Тюменцевой. В руке она держала светло-зеленый тусклый кристалл.

— Поздравляю вас, коллега. Вы нашли довольно крупный дементоид.

— Это алмаз?

— Как вам сказать. Это такой алмаз, который не алмаз.

— Вы плачете? — спросила Мия.

— Нет что ты. — смахнула Тюменцева слезинку.

С одной стороны Мия была довольна. Она доказала, что не всякая правда полезна, а с другой стороны все это было так печально и мерзко. Тюменцева точно не заслужила такого мужа. Особенно его душу. Лилипутскую, черную и скользкую.

ГЛАВА 10 УЗНИК 12-Й КВАРТИРЫ

За два дня заключения в панельных с большой примесью махинаторского песка стенах родимой двушки Шершавкин заметно присмирел. Сестре и племяннице не перечил, а благодаря некоторым физическим достоинствам: узким зефирным рукам пользовался некоторыми поблажками. Шершавкин ловко, как настоящий патриций, словно он только вчера выпустился из Высшей Школы Экономики с красным дипломом, просунул свою руку в круглое горлышко трехлитровой банки, взболтал нежно-зеленую муть с зонтиками укропа и выскользнул назад с упругим пурырчатым огурцом. За это сестра его Лиза возблагодарила сполна. Она разрешила подтащить бабушкину кровать, к которой был прикован Шершавкин, к окну. Теперь Шершавкин мог беспрепятственно наблюдать как сладко-сладко, с глубокими затяжками, курит свой Беломор, смахивая серые хлопья в обрезанную бутылку от пепси сосед дядя Коля Недобрый. Но счастье длилось недолго. Заметив, что Шершавкин использует черепашью штору, чтобы вытирать слюни обильно скопившиеся в уголках губ. Племянница мелкая, капризная, избалованая, визгливая… Шершавкин поискал еще какое-нибудь страшное слово… либеральная тварюшка. Так вот она тут же заорала своим мелким, капризным, избалованным, визгливым, либеральным, мммм, пиндосовским оралом.

— Мама! Мама! Он шторой слюни вытирает.

От окна и дяди Коли Недоброго Шершавкина отлучили незамедлительно. Ко всему прочему, благодаря научно-техническому прогрессу, на него всласть смог наорать Барселонов. Через 300 километров, по кривой невидимой линии, связавшей воедино подводную лодку, спутник сверхсекретной космической связи, квартиру бабушки Шершавкина в Медвежьем Бору и дополнительно ко всей прочей параферналии ухо сестры Лизы с сережкой-гвоздиком, до Шершавкина донеслось.

— Ты этот угол с собой привези — кричал Барселонов.

— Какой угол! — не понял Шершавкин.

— О который ты долбанулся у себя в Медвежьем Бору. Посмотреть хоть на него, такой борзый…

— Виктор Степанович. Дорогой…

— Э-э-э… Заканчивай… Ты мне что открытку пишешь.

— Они меня не выпустят. — жалобно говорил Шершавкин. — А у нас через две недели выборы.

— Каккие такие выборы. — горячо зашептала сестра Лиза. — Поваром пойдешь в нашу столовую. Тетя Зина на пенсию идет, а тебе все лынды бить.

— Что? Что? Шершавкин. Ты с кем там? — кричал Барселонов. Сестра Лиза забрала трубку.

— Мне нужен Засентябрилло и наши деньги.

— Кто это? Да ты знаешь с кем разговариваешь, марамойка. Ты кто такая?

— Я завуч.

— Погремуха? Карась, ты кого из медвежеборских знаешь?

— Я знаю — говорила в ответ Лиза. — И они меня все знают. С 1-го по 11-й.

— Что за… Баба смотрящая?

— Я завуч. — крикнула в ответ Лиза и сунула трубку Шершавкину.

— Виктор Степанович. Не отцепятся. Засентябрилло в Пенжинскую экспедицию пристроил.

— Это что мне в 50 километров кругаля давать?

— Я Уклонова уже отправил.

— Так пусть он и забирает.

— Разве он авторитет. Засентябрилло с ним не полетит. А вы скажете как умеете ни Уклонов ни Як… Засентябрилло на своих четверых полетит.

— Ладно… — как всегда лесть Шершавкина произвела нужное действие. Барселонов плыл.

— И это… — Шершавкин немного замялся. — Виктор Степанович и еще 50000 надо.

— Что? Карась слышал?

— Отдам, отдам, отдам. — заторопился Шершавкин.

— Отдашь. Конечно отдашь.

Барселонов замолчал. Шершавкин слышал неясные звуки. Барселонов советовался с Карасем.

— Шершавкин. Ау!

— Я здесь. Здесь. Виктор Степанович..

— Сотку отдашь.

— Сколько? Виктор Степанович. Где же я…

«Карась позорный» — думал Шершавкин — «Залил в уши, законник дубовый. Ох, доберусь я до тебя. Задавлю как крысу. Заботой и лаской».

— Шершавкин?

— Да, Виктор Степанович.

— Сотка.

— Я понял.

— Смотри. Закавычишь. Продам оленеводам. Сезон любимым олешкой отработаешь.