Хроники Оноданги: Душа Айлека

Шершавкин вздохнул, положил трубку в отделение раскрытого ящика туда же вставил маленькую спутниковую антенну. Соединил две открытые половинки, аолучился пластиковый синий чемоданчик. Весил всего ничего. Нужный человек Слон. Нужный. Шершавкин летел на Яке. Самолет принадлежал Геологоразведке, но у Понедельника не было топлива и запчастей. Пилота Уклонова оплачивал рыбзавод Барселонова. Поэтому эти странные люди: молчаливый здоровый мужик и его дочка со школьным ранцем летели на Птеродактиле. Это почемуто сильно обрадовало Шершавкина. Он влез в Як и сидел напротив Уклонова. Пилот щелкал приборами, а Шершавкин как частый пассажир, уверенно полез под кресло и вытащил оттуда сложеный вчетверо розовый плед. Он укутал им ноги, откинулся назад, натянул капюшон пониже закрываясь от света, бьющего в передние стекла. Вдруг Шершавкин повернулся. Совсем неосознанно, будто какая-то сила потянула. В иллюминаторе Птеродактиля увидел дочку этого здорового мужика. Бекетов, кажется. Новый начальнтик Пенжинской экспедиции. Еще утром Шершавкин все прояснил у Понедельника. Это его город Порт Крашенинников. Мало кто еще знает, что это его город. Но, как говорится, дело за делом. Это Шершавкин понимал крепенько. Девочка в иллюминаторе показывала Шершавкину козу или победу. Думай, что хочешь. Шершавкин помахал в ответ рукой. Думать не зотелось. Спать хотелось. Желудок Шершавкина округлился в тяжелый чугунный шар и покатился вниз, спрямляя пищевод. Шершавкин сделал несколько сухих гдотков. Самолет набирал высоту. Он чиркнул кружок вокруг аэродрома и лег на курс. Шершавкин одобрительно похлопал по плечу Уклонова и повторил безнадежную попытку вытянуть ноги. Сны у Шершавкина всегда выходили нездешними, не про жизнь. То есть не про его жизнь, а вообще… Глобально и трансцендентно. Такая куролесина стоеросовая, что и проснутся поскорей бы из-за непонятной жути. Но нет никакой возможности и желания. Затягивает. Интересно добраться до того чем все дело в конце концов закончится. Сегодня Шершавкин и заснуть толком не успел, как началось… Москва. Перрон Казанского вокзала. Шершавкин был в столице пару раз во время школьных каникул. Он так рассказывал… Выходит Шершавкин на перрон в черном костюме и леопардовой шкурой на плечах. На голове каракулевый пирожок как у Горбачева и завскладом из операции Ы. Га груди 33 звезды Героя Советского Союза (по количеству прожитых лет). У Шершавкина ленинская бородка, сталинские усы и черная могучая шерсть на груди, как у актера Еременко в «Пиратах 20 века». Шерсть настолько бескомпромисна и мужествена, что пробила белую рубашку и растет себе на воле, подняв вверхьгалстук чуть ли не паралельно земле. На пероне, покрытым сусальным золотом, встречает Шершавкина все высшее общество. КГБ прикатило причем вместе с Лубянкой. Натурально вместе со своим мечтательным зданием. В окно вывесились, в парадном стоят. Все в серых костюмах, все серьезные, все толстолобики. Слева космическая станция «Мир» баражирует с нашенско-ненашенским экипажем. Приветствует Шершавкина самодельным плакатом: «All we need is CherChavkin». Частушки поют, на баянах из тюбиков жгут. Идет Шершавкин по перону, а перед ним Ельцин и Клинтон красную дорожку раскатывают. Ликование кругом всеобщее. С неба плитки шоколада «Аленка» падают. Иногда кому-то в голову. Тогда поднимают бездыханное тело и санитары в костюмах австралийского металлического коллектива «ACDC» и оттаскивают в сторону. Раскладывают в живописном порядке на пероне. Создают натуру для художника Никаса Софронова. Тот малюет энергично и хватко. Полнит деталями картину: «Шершавкин и падшая Аленка». Но что это? Замерло безудержное веселье. Грациозно изогнул брежневскую бровь Шершавкин. Нахмурился и словно тень легла на светлый июльский день. На пероне хамит бездомный пес. Вертит куда хочет лохматым, похожим на саперную лопатку, хвостом. Резвится незапротоколированная душа. За псом с кривой зворостиной бегал коротенький пухлячок в ондатровой шапке и махеровым полосатым шарфом на голое тело. Пухлячок путал лохматого гуляку бантиками чмокающих губ и непонятными словами.

— Вот уд я тебя приватизирую, ваучер недоделанный.

И подошел тогда к нескладному пухлячку Шершавкин. Грозную поступь его шагов услышали и в далеком, заливаемом дождями и слезами, колумбийском городе Маконго и в сельпо деревни Трунцы Волковысского района и даже толстенький пухлячок их услышал.

«Эх, ты Егорка, нашь Гайдар, дорогой… Хорошо, что дедушка не дожил… Пожалела пуля старика… Кто ж так дела делает. Ты или бей или жалей. А ты на или залез и сидишь».

Шершавкин присел перед псом. Почесал за встревоженным ухом и гавкнул несколько раз осуждающе. Пес, как будто все понял, качнул несколько раз головой и удалился парадным шагом в сторону кипучих привокзальных ларьков. Сказал Шершавкин.

— Вот оно как надо Егорка. С людями на людском, с дворнягами а дворняжьем, с Америкой на боксерском, а ты хворостиной…