Хризантема с шипами

Следующие три дня пролетели так быстро, что я их даже не заметила. Как и собиралась, я съездила в Кранчестер и поговорила с Линдси. Портниха поначалу расстроилась, а когда поняла, что я готова оплатить ее переезд в Уинтшир и помочь устроиться на новом месте, то без колебаний согласилась собрать вещи. В замке жизнь тоже потихоньку менялась к лучшему – Малыш Бадди хоть и ворчал, но смирился с присутствием Ру на кухне, а дворецкий Генри принял пополнение, и в отсутствие экономки взял на себя командование прислугой. И теперь с утра до ночи служанки наводили порядок в запущенном замке, отчищая камины, до блеска натирая полы и отмывая многолетнюю пыль. Пушок с радостью участвовал в общей кутерьме. Он с азартом носился по замку и грыз все, до чего мог дотянуться, а вечером растягивался рядом с моей кроватью, смешно раскинув задние лапы, и мгновенно засыпал. Причем, разбудить его было почти невозможно. Ну, разве что косточку предложить.

А вот вызвать душу замка не получилось. И дух Бузинного коттеджа ничем меня не обнадежил. Он сказал, что если уж дом уснул, то разбудить его смогут только очень сильные эмоции владельца. И то не всегда. «Думаешь, это так просто? – проворчал он. – Захотела – разбудила, захотела – ушла и бросила. А духу что делать? Все вы, люди, такие. Нет у вас настоящих привязанностей. Все куда-то бежите, все чего-то ищете и ради этого оставляете свои дома. А потом удивляетесь, что жизнь не радует». Он еще долго брюзжал и обижался, пока я не пообещала, что найду ему хороших постояльцев, которые смогут делиться с ним своими эмоциями. «Смотри, ты слово дала, – возвращая первому этажу привычные размеры, проворчал дух. – И чтобы семья непременно с детьми, с ними веселее».

Еще я попыталась выяснить, кем была та несчастная женщина в сером, и не ищут ли ее родные, и осторожно расспросила госпожу Пенси о городских слухах, но ничего интересного не узнала. Добрая булочница с радостью поделилась со мной новостью о переезде госпожи Варсон в Уинтшир, рассказала о внезапной болезни госпожи Даллен и о предстоящей ярмарке, но ни словом не обмолвилась о пропавшей женщине. И из этого я сделала вывод, что та не относилась к благородному обществу кранчестерских дам. Так мне и пришлось уехать, не выяснив ничего стоящего.

После возвращения я занялась поисками помещения под Модный дом и успела просмотреть несколько особняков. Правда, подходящего пока не нашла. Мне хотелось, чтобы он был особенным, не похожим на те, в которых располагались местные ателье. И я верила, что обязательно найду тот, что мне понравится.

С графом мы почти не виделись. Он уходил из замка ранним утром и возвращался уже поздно ночью. Скорее всего, ему не нравилась поднявшаяся в замке суета. Правда, никаких возражений он не высказывал, и делал вид, что не замечает ни изменений в меню, ни преображающегося на глазах замка, ни чистоты собственной спальни. Уинтшир ужинал у себя в кабинете, старательно игнорируя и меня, и столовую, а потом поднимался наверх, в свои покои, и не показывался до самого утра. Я отчетливо слышала его шаги в соседней комнате, иногда раздавались звуки льющейся в ванной воды, но дверь с хризантемами больше не открывалась.

Вот и сегодня Уинтшир снова ушел на рассвете и до сих пор не вернулся, хотя время давно перевалило за полночь. И меня мучил вопрос – куда он уходит и что делает? Может, у него есть любовница? Наверняка есть. Как не быть?

Стоило так подумать, как я вспомнила приписываемого мне любовника, о котором с таким жаром рассказывал старший из братьев Лейбен, и поморщилась. Не знаю, откуда вообще взялся неведомый мне Эдмунд Ленц, но стряпчий с таким смаком описывал на суде подробности моих тайных встреч с этим мужчиной, что возражений никто даже не услышал. Все поверили. Берти поверил. И я до сих пор не могла понять, почему он так легко от меня отказался. «Милорд не желает слышать ваших оправданий, – заявил мне Лейбен. – И просил передать, чтобы вы не пытались искать с ним встреч». Что ж, я и не пыталась, даже если бы и захотела. В вечер после суда я потеряла ребенка, а следом приключилась горячка, и в себя я пришла лишь спустя две недели. А выйти из дома смогла только через два месяца.

Виски знакомо заныли, как бывало всегда, когда я вспоминала прошлое. Внутри снова появился холодный комок. В первый раз он возник, когда я очнулась и поняла, что моего ребенка больше нет. И с тех пор я часто чувствовала этот ледяной клубок, свернувшийся в районе груди.

«Нужно держаться, Сэнди. Нельзя раскисать», – повторила любимую папину фразу, и заставила себя улыбнуться. Ничего. Я не сдамся. Доставить Берти такое удовольствие? Признать, что он меня растоптал? Да никогда в жизни!

Я потянулась к графину с водой, и с удивлением поняла, что тот пуст. Неужели Мэри забыла его наполнить? Странно.

Беспокоить слуг не хотелось, и я, накинув халат и прихватив свечу, отправилась на кухню.