Храмовый раб

Вскоре перед отрядом воинов предстала огромная равнина, окруженная горами. Чахлая зелень и небольшое количество деревьев просто кричали о том, что с водой тут были серьезные проблемы. Теперь стало понятно, почему скудный надел мог прокормить только небольшое количество людей, и почему все воины за спиной Макса были вынуждены наниматься за гроши в детском, по нашим меркам, возрасте. Одно сельское хозяйство не могло прокормить племя, и тут разводили коней, баранов и коз, перегоняя их с пастбища на пастбище. Один хороший дождь превращал долину в райский, цветущий оазис, где каждая травинка тянулась к солнцу, радуясь неслыханной удаче. Кони и бараны отъедались на сочной травке, удобряя матушку землю, а ячмень давал неслыханный урожай (центнеров восемь-десять с гектара на наши цифры). Дождя здесь ждали, о нем мечтали, о нем молили богов. Но боги нечасто баловали эту скудную землю. И только горы невдалеке, покрытые снеговыми шапками, говорили о том, что в принципе, тут вода есть, но ее надо как-то взять. Люди, жившие на этой земле, были просто виртуозами в части экономии живительной влаги, строя глубокие колодцы, закрытые от испарения на палящем иранском солнце.

Долина была покрыта сотнями маленьких саманных домиков с плоскими крышами, окруженными небольшими клочками посевов и плодовыми деревцами. Все всех знали, и все всем приходились родней в каком-то колене. И теперь почти все население долины собралось у старого карагача, который считался тут священным, и ждало нечастого тут события. Прибытие с войны целой сотни сыновей, многих из которых в лицо не помнили даже родные матери, всколыхнуло местную тягучую жизнь. Несколько тысяч человек, одевшись и обувшись, как на праздник, поглядывали на солнце, ожидая заката.

И вот изумленному взору всего племени предстала сверкающая бронзой доспеха сотня, выстроенная в колонну по четыре (это Макс настоял), с поднятыми копьями и на высоких мидийских конях. Для местной публики зрелище было совершенно сюрреалистичным, о чем откровенно говорили их открытые рты и выпученные глаза. Сотня картинно развернулась, выстроившись в две шеренги по пятьдесят бойцов. Макс сорвал себе глотку, грозя карами небес, но заставил Ахемена отработать этот несложный прием, и лютый понт удался. Мужики чувствовали жуткую зависть, бабы — дрожь в коленках, незамужним девкам резко захотелось замуж, а младшим сыновьям — поскорее сбежать из опостылевшего захолустья.

Ахемен соскочил с коня, выискивая в толпе родителей. Впрочем, они, предупрежденные заранее, стояли в первом ряду, и просто светились изнутри. Сотник поклонился в пояс отцу и матери, расцеловал сестер, а потом достал мешок с подарками, доставая каждый отдельно так, чтобы было видно соседям. Те передавали по цепочке дальше, что именно Ахемен подарил, какого цвета и качества, и что конкретно передающий об этом думает. Отцу он подарил теплый плащ, сапоги и красивый пояс. Матери- золотые серьги, платок и длинное красное платье. Сестрам- платки и бусы. Толпа была разорвана в клочья.

После Ахемена, по сигналу, сотня спешилась, и все начали искать свою родню. Но в толпе, впрочем, уже все сами углядели своих, и началась форменная каша. Все вокруг обнимались, плакали, кричали, перекрикивая друг друга, и хвастались подарками. Все начали расходиться по своим дворам, прихватывая с собой нечаянно обретенных родственников. Ведь, по обычаям и античного, и средневекового общества, мать, провожающая сына на войну, заранее оплакивала его как погибшего. А если он возвращался, то радовалась, как будто он воскрес из мертвых. Такая вот защитная реакция психики в условиях отсутствия почтового сообщения.

Макс, стоявший, как неприкаянный, ловил на себе любопытные взгляды. Необычная внешность, отсутствие доспехов, из оружия — только кинжал на поясе. Местное население терялось в догадках. Любопытные девчонки тоже смотрели, но сотня куда более привлекательных, по местным меркам, женихов, очень быстро отвлекала их внимание.