— Я уже испытала на себе ласку Альфы, твёрдость его слова и благодарность за спасение... — я горько усмехнулась при этом. — Не думаю, что гнев Альфы окажется страшнее всего этого.
Герман сузил глаза.
— Наташа, не искушай меня.
Я невесело рассмеялась.
— Даже если бы я и хотела это сделать, то не смогла бы, — честно призналась я, покачав головой.
А затем внутри меня поднялась волна какого-то страшного отчаяния.
— Герман, прошу тебя, отпусти, — попросила я тихонько. Мне казалось, что это ещё возможно... что Герман — тот Герман, которого я знаю; тот Герман, к которому я привыкла, услышит меня — и поймет.
Но Левицкий, зло ощерившись, так же зло рассмеялся.
— Итак, мы выяснили, — хмыкнул он язвительным тоном. — Вместо короткого пути к своему счастью, ты выбираешь длинный.
Его глаза угрожающе сверкнули.
— Что ж, не буду тебе в этом отказывать.
Он быстро сместил руку с моей шеи чуть вниз — и перехватив меня за талию, быстро понес к машине.
Я не сопротивлялась. Даже не потому что не могла (а я на самом деле не могла сопротивляться, так как Герман вроде бы схватил меня как придется, а на деле очень умело перехватил мои руки, прижав их своим телом таким образом, что это не давало мне никакой возможности ни сдвинуться, ни как-то ещё взбунтоваться); но кроме всего прочего я понимала, что моё сопротивление сейчас будет просто показушным.
Мы сейчас находились где-то на лесной просеке... практически в лесу, где и дорог-то к путям нет, не то что жилья рядом... Даже если Герман сейчас послушает меня и уедет, то что я буду здесь одна делать — в диком, ночном лесу?
На ум мне пришли мои собственные наивные мысли о том, что раз до станции недалеко, то я сама смогу выйти к людям...
Хотя — может и смогу, если очень постараюсь.
«И если Герман пожелает отпустить меня».
— И не мечтай, — фыркнул Левицкий, подкинув меня вверх — так, что я почти перевесилась через его плечо.
А рука Германа оказалась прямо под моей попой.
Большая, горячая, мужская ладонь с мозолями... не просто чья-то рука, а рука Германа.
Не к месту припомнив, как он «залечивал моё тело» после встречи с его одичавшим монстром (в красках это припомнив!), я почувствовала какое-то странное стеснение внутри
То есть... просто перестал идти.
Мы застыли посередине ночного леса, освещаемые сейчас только автомобильными фарами стоящих в стороне машин сопровождения.
Не знаю точно, что именно в этот момент чувствовал Герман, но в моей душе проносилосьсовершенно глупые, дурацкие мысли, которые... мне самой не нравились.
О том, что Герман за этот месяц не сделал мне ничего плохого. Что он ни словом, ни делом не причинил мне не то что боли, даже неудобства... Да, именно из-за него мне пришлось остаться с ним в одной квартире и более того — спать с ним в одной кровати.
«Но было ли это так ужасно? Ведь меня тянет к этому мужчине. Сильно тянет».
Я натурально в этот момент потянулась.... к Герману ( на самом деле, потянулась непонятно куда, потому что Герман держал меня так, что фиг двинешься)... а он, застав как каменный истукан, просто чего-то ждал.
.. но затем где-то неподалеку от нас хрустнула сухая ветка.
К этому времени лесная тишина, потревоженная до этого момента лишь внезапной остановкой проходящего мимо поезда, вновь пришла в равновесие, поэтому-то звук хруста прогнившей ветки получился особенно громким. Это один из находившихся вдалеке мужчин из команды сопровождения Левицкого, случайно наступил на поваленный трухлявый ствол и этим испортил то странное чувство близости, которое возникло между мной и Германом.
Я тряхнула головой, быстро отогнав то странное, иррациональное чувство, которое минуту назад захватило всё моё естество.
Левицкий же, бросив злой взгляд в сторону неосторожного служащего, утробно зарычал, напоминая мне, с кем именно я сейчас имею дело.
Я вздрогнула … и замерла от испуга. Хотя, как мне потом показалось, этот рык относился именно тому оступившемуся работнику, а вовсе не мне. А мне... мне открыли дверь переднего сидения рядом с водительским и просто засунули меня внутрь, с силой захлопнув за мной дверь.
Оказавшись в машине, я первым же делом подумала о том... что здесь дико холодно. И вторым — что именно это и странно. Нет, в самом городе мы всё время ездили вдвоём... но сейчас и машина была другой, не нашей... и ситуация больше напоминала события месячной давности.
Тогда, помнится, Герман сам за руль не садился.
Резко открывшаяся с другой стороны дверь, принесла в салон не только промозглость ночного ещё зимнего леса, но и предмет моих мыслей — господина Левицкого, забравшегося в салон с каменным выражением на его ставшим полностью человеческом лице.
— Не понимаю, что тебя удивляет, — отрывисто произнёс Герман, включая для меня печку. — Я сейчас в таком состоянии, что готов разорвать каждого оборотня, который посмеет приблизиться к тебе хотя бы на ближайшие сто метров.