– Ну как, сейчас-то вы мне верите? Зная, что в этот вечер моя семья приедет в театр, он вырядил вас в красное, достойное шлюхи платье и устроил этот дешевый спектакль. Новоиспеченная герцогиня из простонародья! Он вас использует, Эмма. Для него вы просто средство мести.
Эмма была вынуждена прислониться к стене – для поддержки. Театральный зал закружился у нее перед глазами. Она не хотела верить Аннабел. Ничему из того, что она наговорила. Эмма твердила себе, что не должна сомневаться в своем муже.
Однако, как сказала Аннабел, все кусочки головоломки сложились. Внезапная поездка в театр, платье, пьеса. И главное – она так и не поняла, зачем он так стремился на ней жениться, почему сделал предложение через десять минут разговора в библиотеке, ничего о ней не зная?
Нет, все-таки кое-что он о ней знал наверняка. Он знал, что это она сшила Аннабел подвенечное платье.
О боже!
Что, если сегодня он действительно старался не ради нее, Эммы, но ради другой? Что, если она ошибалась в собственных ощущениях?
Эмма стала вспоминать каждый день, проведенный с герцогом, каждый разговор. Отношения, которые она выстроила. Чувства, которые – как она надеялась – он когда-нибудь с ней разделит.
Неужели не было ничего, кроме уязвленной гордости и жестоких намерений?
Она не даст и ломаного гроша за то, что думают о ней Аннабел Уортинг и прочие светские дамы. Но если Эш?
Она схватилась руками за живот. Внизу, на сцене, пятый акт приближался к своей жуткой развязке. Актеры «умирали» направо и налево, стенали, спотыкались, падали на подмостки.
«Как отвратительно они играют, – подумала Эмма. – Как неубедительно».
А в ней умирала душа, хотя не было ни стонов, ни падений, только гнетущее, пустое отчаяние.
«Эмма, ты виновата сама. Тебе следовало сначала подумать».
Она думала, хорошо думала – вот что было самое ужасное. Красный шелк порхал вокруг нее как жестокая насмешка. Она снова оказалась одураченной.
Ей нужно уехать, и уехать прежде, чем он вернется.
Но кто-то раздвинул драпировки и вошел в ложу.
– Что здесь происходит?
Слишком поздно.
В нем бушевала ярость.
Эш ушел от радостной, кокетливой женщины, которая, вероятно, уже предвкушала, что он подарит ей наслаждение прямо в карете, по дороге домой, а вернувшись через четверть часа, нашел ее бледной, дрожащей, загнанной в угол. А причина тому… Что ж, причина была очевидна.
Эш перевел взгляд на Аннабел.
– Что вы ей сделали?
– Ничего. Просто сказала правду. – Глаза Аннабел сверкали от обиды и гнева. – Подлец! Разве вы не достаточно надо мной посмеялись? Неужели надо было тащить сюда эту потаскуху, швейных дел мастерицу, чтобы унизить меня в глазах всего Лондона?
– Вам надлежит избегать подобных выражений в отношении моей жены. – Он цедил слова сквозь стиснутые зубы. – Она герцогиня Эшбери. И вы будете обращаться к ней с таким уважением, какого требует ее титул.
– Я не стану приседать в реверансе перед девицей, которая совсем недавно стояла у моих ног на коленях, лишь из-за того, что она опускается на колени перед вами!
– Будь вы мужчиной, – сказал он, – завтра же на рассвете увидели бы дуло моего пистолета. Но я подумаю: может, стоит призвать вашего брата к ответу за ваше поведение?
– Хотите вызвать на дуэль моего брата? – Аннабел горько рассмеялась. – Ведь это он хотел вызвать вас на дуэль еще в апреле! Вы могли бы поблагодарить меня за то, что я его отговорила. Убедила, что самым большим для вас наказанием будет оставить вам жизнь. Живите до конца своих дней скрюченным чудовищем… в одиночестве.
– Я, к счастью, не одинок, – возразил он. – Больше не одинок. Это-то и не дает вам покоя. Не так ли?
– Я вас не понимаю.
– Неужели? А мне все стало ясно. Вы чувствуете себя оскорбленной, но не из-за присутствия Эммы. Вы стыдитесь того, что весь лондонский свет увидел меня. Поскольку, стоит им меня увидеть, они сразу поймут подоплеку нашей разорванной помолвки. Они догадаются, что вы тщеславная и мелочная натура, увидят, что Эмма стоит сотни таких, как вы. Да, Аннабел! Я понимаю. Вот что по-настоящему унизительно.
Аннабел открыла было рот, чтобы ответить, но передумала. Эш не сомневался, что молчание не продлится долго, и обернулся к Эмме, чтобы увести ее из проклятого театра, однако не увидел ее. Должно быть, она незаметно выскользнула из ложи, пока он распекал Аннабел.
Тихо выругавшись, Эш бросился по коридору и вниз по лестнице. У входа Эммы тоже не было. Он выбежал на улицу, в ночь. В довершение ко всем бедам пошел дождь.
Он разыскал карету – нет, слуги не видели ее светлость. Он взбежал на ступени театрального подъезда в надежде, что сквозь дождь мелькнет ее красное платье.
Представление должно было вскоре закончиться. Как только публика хлынет на улицу, он лишится последней надежды разглядеть ее в толпе. Эш пошел куда-то наугад. Встал на углу, чтобы осмотреться. Нетерпеливо провел рукой по лицу, смахивая капли дождя.
Вон там!
Там, в узеньком переулке… Неужели промельк красного? Он бросился догонять.
– Эмма! Эмма!
Эш успел сократить расстояние между ними наполовину, когда Эмма обернулась.