Хороший сын

Я не взял с собой одежды для сна, но нашел в ее шкафу верх от пижамы, который мне подошел. Мотор охлаждающей установки под кроватью производил столько шума, что заснуть не получалось. Я набил себе в уши ваты, которую нашел в шкафу, и передвинул матрас в сторону кухонного стола, как можно дальше от кровати. В конце концов я оказался лежащим головой под раковиной, потому что оттуда этот шум было слышно меньше всего. Все это было как-то неловко, во всяком случае, в этом не было никакой трогательности или торжественности. Самое странное: я, шестидесятилетний мужик, лежу на полу. Раньше со мной тоже такое случалось, на матрасе и без, после вечеринок или если не успел на последний трамвай или автобус, знакомых у меня было не так много, но пол у них у всех был; матрас, чем укрыться – подумаешь, ерунда какая, без проблем, а утром пьешь кофе и идешь себе по своим делам; но сейчас у меня было чувство, что это почти незаконно. Кому я что хочу доказать, лежа головой под раковиной? Мне уже не двадцать, и не тридцать пять, и даже не сорок, я все тот же пацан, который мог остаться спать на полу, если так получалось, вот только за эти несколько десятков лет я превратился в шестидесятилетнего мужчину. Двадцать лет подряд я приезжал сюда каждую неделю, и это Великое странствие сквозь идентичные серии не смогло изменить тот факт, что за это время я постарел. Я задумался: не была ли эта еженедельная поездка попыткой остаться тем, кем я был, попыткой остановить время? Я оставался хорошим сыном. Каждую неделю ходил в мясной магазин, уже не ожидая, что мне продадут овощи, но упорно продолжал к ним ходить; ну что ж, придется покупать что дают, пусть не пригодится, но, пока ты покупатель, магазин хотя бы не закроется. Было бы здорово поговорить об этом с Коленбрандером, но он тоже умер. А я был жив и лежал на матрасе, сна ни в одном глазу, а должен был бы поехать домой, не на автобусе и поезде, а на собственной машине, в собственный дом, я бы вошел и сказал жене и детям: ну вот, мать умерла. Но они бы и так это уже знали, я бы им уже позвонил, и они бы могли поехать вместе со мной, не все дети, только те, которые еще от нас не съехали, на обратном пути мы бы тихим голосом разговаривали о – да, о чем, о моем детстве? О моей матери и журналах, которые она прятала под полотенцами в шкафу? На худой конец, да, или о чем-либо еще: о простых бытовых вещах, ведь жизнь продолжается, семейная жизнь продолжается, скоро каникулы, и экзамены, и куча всего. А вместо этого я, неприкаянный шестидесятилетний мужик, лежу на матрасе в комнате своей умершей матери.

Когда я наконец заснул, приехали прощаться роботы-сиделки. Из-за этого я проснулся, потому что нужно было убрать ноги и матрас, иначе они бы не проехали. Они вдвоем проскользнули к ее постели и, по-моему (хотя в темноте было не так хорошо видно), даже взяли друг друга за руку. Они постояли так несколько минут, а потом поехали прочь, за дверь, обратно в коридор. Кажется, потом я уже практически не спал.

На следующий день я ночевал дома, но и там спал плохо. Посреди ночи я почувствовал, как какая-то рука тихонько стискивает пальцы моей правой руки. Я подумал: ладно, только не тяни меня за собой. Потом эта рука отпустила мои пальцы, медленно и так же мирно, как и взяла. Я снова заснул, и мне приснилось, что я еще живу с родителями и пора начинать жить самостоятельно.

Для толкования некоторых снов не обязательно заглядывать в «Большой сонник», да, господин? А та рука, которую вы почувствовали, – разве вы не рассказывали, что ваши родители перед сном пожимали друг другу руку?

Ого – об этом я и не подумал.

Честно? Странно. Извините, что сменяю тему, господин, мы приехали.

Куда?

Сюда.

Глава 15

Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что горы остались позади. Уже рассвело, но небо пасмурное, рваные тучи пролетают над головой так низко, что, если выйти из автомобиля, я достану до них руками. Дождь льет не из туч, а откуда-то выше, прямо сквозь обрывки туч, которые состоят не из водяного пара, а из дыма. На лесистых склонах гор до сих пор свирепствуют пожары. Мы стоим в коричневой илистой низине, по которой разбросаны маленькие очаги, будто долину с гор обстреляли огненными шарами. Это костры, вокруг которых собрались люди, они сидят скрючившись, прижавшись друг к другу. Я не увидел их сразу, потому что они приобрели тот же цвет, что и грязь, словно это их цель – слиться с грязью. Там и сям в грязи можно заметить обгоревший комплект ребер, то ли останки механического большерогого оленя, то ли наполовину сгнивший остов судна. В пространстве между кострами происходят драки, в замедленном темпе – одежду дерущихся утяжеляет грязь. Когда между проплывающими тучами появляется просвет, я вижу вдали, за устроившимися у костра или дерущимися паломниками – это, конечно, они – подъездную дорогу, ведущую к большому мрачному зданию с маленькими окнами, и зажатые между двумя квадратными башнями закрытые ворота. Комплекс большой, но это, похоже, главный вход.

Это и есть наш пункт назначения?