Хорнблауэр и «Атропа»

И тут же пожалел о своем вопросе. Мистер Паллендер изумился, как это можно не знать церемониальных барок, но напрасно Хорнблауэр пытался разузнать у него, как они ведут себя в неспокойных водах, или хотя бы сколько у них весел. Хорнблауэр понял, что чем раньше он испытает одну из этих барок в сходных с требуемыми условиях, засекая время на каждом участке пути, тем лучше. Он исписывал лист за листом, а мистер Паллендер излагал самое важное – порядок следования шлюпок, состав участников (вся Геральдическая коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на берег перечисленных особ должна сопровождаться почестями, соответствующими их сану.

– Спасибо, сэр, – наконец сказал Хорнблауэр, собирая записи. – Я немедленно начну приготовления.

– Премного вам обязан, сэр, – сказал мистер Паллендер.

Хорнблауэр удалился.

Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье[5], – только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица – под командованием Хорнблауэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы), и вовсе сверху донизу убрана плюмажами – она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов – а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но, поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время – вверх по реке с приливом, чтобы прибыть к Уайтхоллской пристани в точности ко времени стояния прилива и отлива – тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском – и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду.

– Дорогой, – сказала ему Мария (разговор происходил в спальне). – Мне кажется, ты меня не слушаешь.

– Извини, дорогая. – Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.

– Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице, так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати – ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.

– Да, дорогая, – сказал Хорнблауэр. – Черные панталоны еще не приносили?

Переход от ожидаемых родов к черным панталонам был для Хорнблауэра совершенно естественным – через деньги, – но Мария увидела в этом только его бесчувственность.

– Неужели тебе панталоны важнее, чем твой ребенок? – воскликнула она. – Или чем я?

– Любимая, – сказал Хорнблауэр. Чтобы успокоить ее, пришлось положить перо и встать. – Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.

Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон – вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.

– Дорогая, – сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, – ты для меня – все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя.

– Хотела бы я в это верить, – сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.

– Что мне сказать, чтобы ты поверила? – спросил он. – Что я люблю тебя?

– Мне было бы приятно это услышать, – ответила Мария.

– Я люблю тебя, дорогая, – сказал он, но поскольку она так и не улыбнулась, добавил: – Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные панталоны.

– Ох! – сказала Мария.

Ему пришлось продолжать, чтобы наверняка донести до нее свою шутливую нежность.

– Сильнее, чем тысячу черных панталон, – сказал он. – Можно ли требовать большего?

Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.

– Этот комплимент я должна буду хранить вечно? – спросила она.

– Это всегда будет так, дорогая, – ответил он.

– Ты самый добрый муж на свете. – Говорила она искренно – голос ее дрогнул.

– А ты – самая нежная жена, – сказал он. – Можно мне теперь вернуться к работе?

– Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!

– Ну, ну, – сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу.