Холодный апрель

Слушая быструю речь Хорста, Александр снова думал о той, может быть, исторически предопределенной близости судеб русских и немцев. И мысленно отталкивал черную тень двадцатого века, так резко противопоставившего народы друг другу. Подсознательно он все искал другие исторические пути. Словно историю можно было переиграть, повторить в других сочетаниях фактов и событий.

— Судите сами, — продолжал Хорст. — Современные формы получения энергии выгодны лишь потому, что их совершенствованием занимаются давно и серьезно. А если такое же внимание развитию чистых и вечных видов энергии — солнечной, геотермальной, приливной, ветровой и прочих?! Пока что человечество послушно идет за теми, для кого экономика важнее экологии. Пока что недобросовестные люди кричат о процветании на этом пути. Но уже всем виден тупик. Очень скоро экологически нечистые пути станут экономически невыгодны. Из-за повышения стоимости сокращающихся запасов топлива. Что тогда? Атом? Одно нечистое заменить другим, еще более нечистым? Мы против этого. Авария на атомной электростанции в густонаселенной Европе равносильна взрыву атомной бомбы. Ученые предупреждают, что изменение теплового фона Земли может привести к глобальным катастрофам. А чем грозит изменение радиационного фона? Никакими целями нельзя оправдать покушение на естественную среду, в которой человек возник и в которой только и может существовать. Вы скажете: наука сеет яд, она же найдет и противоядие? — ткнул Хорст пальцем в грудь Александра. В запальчивости ткнул сильно, так что тот отступил на шаг и теперь стоял, прислонясь к косяку двери. — Это самообман. Тридцать пять лет назад Пауль Мюллер, швейцарский химик, получил Нобелевскую премию за создание универсального средства борьбы с паразитами на полях — ДДТ. Слышали? Все были уверены: наука наконец-то спасла человечество от голода. А что теперь? Теперь мы не знаем, как избавиться от остатков того ДДТ, которое успели рассыпать, разлить по Земле. Они, эти ядовитые остатки, повсюду: в травах, в рыбе, в молоке матери, кормящей ребенка. Спасительное ДДТ! Безобидное ДДТ! Нобелевская премия!.. Обожглись ведь, не раз обжигались, пора бы и задуматься. А мы с упорством тупиц лезем все туда же. Чтобы совсем сгореть, или замерзнуть, или задохнуться? Неужели же не ясно: человечество под угрозой самоуничтожения и пора, пора менять всю систему хозяйствования…

— Вы имеете в виду социальную систему? — спросил Александр.

— Политика, ориентированная на экологию, должна исходить из потребностей всего живого, — продолжал Хорст, не обратив внимания на вопрос. — Мы должны думать о будущем Земли как космического тела, о сохранении рек, морей, лесов, флоры и фауны, всей среды, в которой живем…

— Высокие речи должны звучать наверху. — Каппес стоял в дверях, указывая пальцем на потолок, и непонятно было, что он имел в виду — высоты власти или попросту верхний этаж.

— Конечно, конечно! — Хорст сразу пошел к лестнице. Он так и поднимался первым, не произнося ни слова.

Наверху женщины сидели за столом, тихо беседовали о своих делах. Уле безучастно сидел на диване в углу, читал газету.

— Девочки уже спят, — сказала Эльза.

Александр понял это как намек на то, что пора расходиться. Но Каппес, как видно, понял иначе.

— Можно покурить на балконе? — спросил он. И, не дожидаясь разрешения, словно бывал здесь не раз, открыл стеклянную дверь.

Александр вышел следом. Окатило влажной свежестью. Что-то было в ночном воздухе влекущее, — весной, что ли, пахло?

Дождь перестал и, похоже, больше не собирался: небо темнело, освобождалось от туч. И было совсем не холодно: то ли дождь обогрел землю, то ли ветер принес тепло с близкого отсюда Средиземноморья.

Балкон был своеобразный, в крыше вырезан квадрат и в нем — этакая ниша, закрытая со всех сторон. Широкий вид открывался отсюда только на небо: впереди громоздилась крутая крыша соседнего дома, из-за которого виднелся лишь небольшой участок освещенной улицы. По ней временами скользили машины, тихо, почти бесшумно проходили люди, все, как один, под зонтами.

Часы на кирхе хрипло пробили десять раз. И сразу, словно только и дожидался этого боя часов, Каппес придавил сигарету в пепельнице и повернулся к Александру.

— Вам здесь нравится?

— Нравится, — односложно ответил он.

— Хотели бы пожить подольше?

— Боюсь надоесть хозяевам.

— Пожить можно не только у Крюгеров.

— Увы, у меня срок визы…

— Визу можно продлить.

— А остальное?

— Что остальное?

— У меня ведь семья в Москве. Дочка там, Нелька, друзья, работа…

— Работа не волк, в лес не убежит, — по-русски сказал Каппес и засмеялся. — У меня правильное произношение?

— У вас великолепное произношение.

На языке вертелся вопрос: «Где вы так научились?» Но промолчал, не хотел развивать эту тему.

— А как вы оцениваете немецкую организованность? Ну, ту самую, которая в книге, — подсказал Каппес. — Где рассказывается о демонстрации протеста?

Александру не хотелось отвечать. Он с удовольствием бы просто постоял тут, послушал ночь. Но рядом был Хорст.