Холодный апрель

— Нет, он будет спать на моей, внизу, — возразила Анике.

Девчушки заспорили о преимуществах своих постелей: на верхней свободней, на нижнюю залезать не надо…

— А вы где будете спать? — спросил он.

— Там. — Девчонки обе разом посмотрели на потолок, и он понял: в том шалаше для игры, что под самой крышей.

Он поднялся к Луизе и Эльзе и сказал, что ему негоже беспокоить детей и он вполне будет доволен, если устроится наверху.

Увидел, как сразу помрачнели мордашки девчушек, увязавшихся за ним следом, а Эльза засмеялась и сказала, что дети очень любят спать наверху, только это им обычно не разрешается. И если он, Александр, хочет навсегда завоевать их сердчишки, то должен уступить им «шалашик», как они называют комнату под крышей.

Девчонки завизжали, услышав такое, и кинулись было вниз, чтобы сейчас же перетащить все свое наверх, но мать строго сказала им, что они сделают это позднее, когда Александр и Луиза пойдут гулять.

Так, ко всеобщему удовольствию, разрешился этот маленький конфликт, словно бы снявший что-то с души Александра, сделавший для него этот дом милым, почти своим. Он спустился в детскую, разделся и забрался на нижнюю кровать, натянул до пояса традиционную перинку, повсеместно употреблявшуюся немцами вместо одеяла, и стал смотреть на близкие брусья верхней кровати, думая о том, как бы, проснувшись, не забыться и не стукнуться о них головой.

И поплыло перед глазами, поехало в сторону без колесного стука, без качки, словно он все еще ехал, не ехал, а летел низко над землей, оглядывая невысокие дома с большими квадратами окон, улицы, уставленные машинами вдоль тротуаров, дороги, прямые и гладкие, поля, перелески, снова поля, ухоженные, чистые. На коротких остановках пассажиры открывают окна, рассматривают редкую публику на перроне, читают сто раз читанные, повторяющиеся на каждой станции рекламные тексты, наблюдают за железнодорожником, по-хозяйски осматривающим поезд, закрывающим двери вагонов. Поезд трогается незаметно. Полное впечатление, что начинает двигаться перрон. Пассажиры закрывают окна, усаживаются на свои места и замирают в молчаливом созерцании бесшумно убегающих назад домов. Никто не читает. Почему никто не читает? Этот вопрос занимает Александра, он встает, идет по вагону, заглядывая в купе. Находит девушку, рассматривающую рекламный проспект, находит мужчину с пухлой многостраничной газетой, похожей в его руках на ворох старых бумаг. Удовлетворенный открытием, о котором он, впрочем, знал еще дома (что в России читают больше), он возвращается на свое место и видит рядом с Луизой и Уле нового пассажира — пожилого сухощавого господина.

— Русский? — строго спрашивает он.

— Русский.

Господин вдруг наклоняется к Александру, скалится желтыми зубами.

— Вы когда уйдете из Афганистана?

Александр делает вид, что не слышит, смотрит в окно на летящие столбы, деревья, дома. Он знает: если скажет хоть слово, то господин зарычит еще злее.

— Вы почему преследуете Сахарова?

Все быстрее летят за окном дома, столбы, сливаются в пеструю мельтешащую полосу. И оттого, что нет ни тряски, ни качки, ни обычных для поезда дерганий, ни даже стука колес, от всего этого становится страшно.

— Вы за что арестовали Щаранского?

— За шпионаж! — не выдерживает Александр.

Господин скалит волчьи зубы и шипит как-то странно, шипит и булькает, как унитаз…

Александр дернулся и открыл глаза. За стеной и в самом деле шумела вода, там находился туалет. Голова была тяжелой, веки закрывались сами собой, тянули в сон.

…Слабое, мелодичное треньканье звоночка катится по вагону. В проходе останавливается узкая и высокая тележка со множеством отделений, заполненных бутылками, бутербродами в пластмассовых пакетах, аккуратными упаковками с чем-то вкусным и сладким. Человек в сером халате ставит на столик два пластмассовых подносика с пластмассовыми же кофейничками, чашечками, с крохотными, в яркой обертке кусочками сахара и малюсенькими, с игральную шашку, пакетиками сливок. Это для Луизы и Уле.

— Я тоже хочу, — говорит Александр.

— У вас нет денег, — говорит человек.

Денег у Александра и в самом деле маловато, но уж на чашку кофе мог бы разориться. Он лезет в карман за бумажником. Бумажник толстый, никак не вытаскивается. Александр выдергивает его и видит, что он набит тонкими хрустящими упаковками женских колготок.

Человек смеется. Странно смеется, словно кашляет. Но смех этот и успокаивает Александра. Теперь он знает, что это всего лишь сон. Он встает, чтобы посмотреть, что это так тарахтит за окном. И видит Саскию. Она стоит в странной позе, прижав руки к груди, и вроде как молится.

— Ты здесь? — спрашивает он.

Саския прижимает сразу оба указательных пальца к губам и что-то говорит мужским голосом.

И тогда он окончательно просыпается.