Холодный апрель

В комнате уже темнело: долгий день этот наконец-то кончался. Втягивая голову, опасаясь удариться о рейки верхней кровати, он встал, подошел к окну. Во дворе высокий подвижный мужчина в спортивной куртке за что-то отчитывал Анике. И по тому, как девочка вела себя, — слушала и не слушала, переставляя игрушки на скамейке и лишь изредка вскидывая совсем не испуганные свои глазенки на мужчину, — Александр понял, что это ее отец, Хорст Крюгер, вернулся из института, где он работал.

Увидев в окне Александра, Хорст помахал ему рукой, как старому знакомому, и через минуту постучал в дверь.

— Вы отдыхали? — спросил он, входя в комнату. — Я вас разбудил?

Хорст тоже рассматривал его, как музейную диковину. Но Александр уже привык к такому пристальному вниманию и не страдал от этого. Пусть себе смотрят, если смотрится.

— Спасибо, что разбудили, — сказал он. — Снилась какая-то ерунда.

— Новое место — новые сны.

— Пожалуй, даже и не новые…

— Тогда не страшно. Пугаешься обычно неизведанного.

Александр помолчал, вспоминая сон. Ничего необычного, всего лишь повторение того, что на самом деле было в дороге. Фантастическое повторение. Так же подсел в поезде дотошный пассажир, задававший вопросы, на которые не хотелось отвечать. Так же ездила по вагону позванивавшая тележка с дорожной снедью, и он, чтобы не тратиться и не вводить Луизу в лишние расходы, говорил, что ничего не хочет. Только Саския привиделась как-то странно. Думал о ней, все время думал, но не о такой чужой и замкнутой.

— Ну раз уж проснулись… Луиза ждет.

— Ждет? — удивился Александр. Чего это она решила ждать? Прежде всегда будила точно в назначенное время. Посмотрел на часы. В его распоряжении было еще целых десять минут.

— Да, я знаю, еще десять минут, — сказал Хорст, совершенно уверенный, что так и должно быть — все по минутам, даже если торопиться некуда. — Но у нас сегодня вечером будут гости и вы должны вернуться с прогулки пораньше.

На улице пустынно и сумрачно. Была та переходная пора суток, когда тьма еще не окутала дома, и фонари не горели, но окна почти все светились. Тихий переулок с поэтическим названием Шметтерлингштрассе — улица бабочек — вывел на небольшую площадь со старой кирхой посередине. Порывами налетал ветер, пригоршнями кидал в лицо холодную морось. Крыши машин, стоявших вдоль тротуаров, поблескивали, как спины тюленей на лежбище. Редкие прохожие, низко опустив зонты, скользили в узких, исполосованных светом витрин, ущельях между домами и этими рядами автомашин. Деловой день кончился, и люди спешили к семьям, телевизорам, гостям. Зазывной свет магазинных витрин, высветивший первые этажи, не привлекал никого. Люди жили своими делами, своими домами, и ничто другое их, казалось, не интересовало.

— Вот здесь Эльза и другие стояли всю прошлую зиму, — сказала Луиза, обведя взглядом кирху, площадь перед ней.

— Как это стояли?

— Со свечами. Ставили большой крест и стояли. В любую погоду.

— Молились, что ли? — спросил он, смутно ощущая какую-то связь между приснившейся ему молящейся Саскией и этим образом Эльзы, стоящей на площади со свечой в руках.

— Протестовали, — нетерпеливо сказала Луиза, удивляясь такой его непонятливости.

— Протестовали? Против чего?

— Против американских ракет в ФРГ.

Он недоверчиво посмотрел на нее. Странный какой-то получался протест. Вроде таблички на доме — «Зона, свободная от атомного оружия».

— Крест ломали не раз, а они делали новый и опять стояли. Сотни людей. Со свечами. Выразительно?

— Простите, Луиза, но я этого не понимаю.

Она остановилась и уперла в него свои большие под очками глаза, как, наверное, смотрела когда-то на бестолковых детей.

— Они же «зеленые», как не понять?

— Кто?

— Эльза и Хорст. Оба в партии «зеленых». Должны же они как-то выражать свой протест.

Это было для него новостью, что чета Крюгеров — члены партии «зеленых». Хотя почему бы им не быть в «зеленых» или в какой-либо другой партии?

Они шли по тротуару под одним зонтом, прижимаясь друг к другу, и Александр все думал об этой открывшейся ему перспективе быть втянутым в какую-либо политическую игру. Ему не хотелось даже про себя произносить слова «политическая интрига», но думал он именно о ней и в который раз за эту поездку давал себе зарок ни во что не ввязываться. Его дело туристическое — смотреть достопримечательности, ходить по магазинам, по музеям.

— Какой же это протест — стоять со свечками? — сказал он, чтобы только не молчать.

— Форм протеста много. Эльза и Хорст сами расскажут, что они делают. И стоять со свечками — неплохо придумано. Люди видят, начинают понимать, что все это не просто так. Лютер тоже когда-то стоял возле церкви, протестуя против засилья папства, и родилось целое движение, целая религия — лютеранство.

— А это как будет называться?

Ему не хотелось язвить, но вопрос получился именно язвительным. К счастью, Луиза не поняла или не захотела этого понять.

— Они звали к протесту не только других, но и себя.

— Себя? — удивился Александр. — Они что же, не уверены в себе?

— В том-то и дело, что уверены. Но ведь это как молитва.

— Они что — верующие?

— Кто?