Хоббит, или Туда и обратно. Избранные произведения

Грохот подводы замирает вдали. Некоторое

время царит полная тишина. Затем слышатся,

постепенно приближаясь, поющие голоса. Вскоре

можно, хотя и с трудом, различить слова.

Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.
Introibo in domum tuam: adorabo ad templum
Sanctum tuum in timore tuo.

Голос из темноты:

Элийских монахов печальное пенье
послушаем, люди, в час погребенья.

Пение звучит все громче. Катафалк,

сопровождаемый монахами, проезжает по сцене.

Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.
Introibo in domum tuam: adorabo ad templum
sanctum tuum in timore tuo.
Domine, deduc me in iustitia tua:
propter: inimicos meos
dirige in conspectu tuo viam meam.
Gloria Patri et Filio et Spiritui Sancto:
sicut erat in
principio et nunc et semper et in saecula
saeculorum.
Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.

   Уходят; песнопение затихает.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

   Написанная прежде всего ради стихотворной версификации[1], несколько более длинная, чем фрагмент древнеанглийского текста, вдохновивший ее, эта пьеса может быть одобрена или отвергнута как таковая. А чтобы занять свое место среди эссеи штудий, в послесловии к ней должен быть, я полагаю, заключен хоть какой-то критический анализ формы и содержания древнеанглийской поэмы (или критика оного).

   С этой точки зрения ее можно считать расширенным комментарием к стихам 89 и 90 оригинала: dа se eorl ongan for his ofermode alyfan landes to fela lapere deode — «тогда эрл в своей гордыне уступил им землю, а не должен был». Сама же «Битва при Мэлдоне»обычно рассматривается как расширенный комментарий или иллюстрация к словам старого слуги, Беорхтвольда, — стихи 312 —313, процитированные выше и использованные в этой пьесе. Это, вероятно, самые известные строки из всей древнеанглийской поэзии. Но, несмотря на их великолепие, нас не меньше интересуют строки предыдущие; во всяком случае, поэма много теряет, если не рассматривать эти два пассажа в совокупности.

   Слова Беорхтвольда считаются прекраснейшим выражением героического северного духа — и норвежского, и английского, яснейшим утверждением идеи наивысшей стойкости в служении неукротимой воле. Поэма в целом именуется «единственной вполне героической в древнеанглийской поэзии». Однако упомянутая идея явлена с такой ясностью и (предположительно) чистотой именно потому, что вложена в уста подчиненного, в уста человека, цели которого определялись не им самим, ответственность которого не распространялась на нижестоящих, верность которого обращена на вышестоящих. Поэтому личное достоинство в нем умаляется, а любовь и верность возрастают в высшей степени.

   Вот почему «героический северный дух» никогда не бывал совершенно чист: это — золото с примесью. Беспримесный, он требовал от человека при необходимости бесстрашно встретить даже смерть, и сама смерть в таком случае служила для достижения желанной цели, а жизнь можно было бы купить только ценой отречения от убеждений. Но поскольку такое поведение почиталось наилучшим, то в нем как примесь неизбежно присутствовала забота о собственном добром имени. Леофсуну[2] в «Битве при Мэлдоне»изъявляет свою верность именно потому, что страшится укоров, коль скоро вернется домой живым. Разумеется, подобная мотивация едва ли стоит выше «совести»: самосуждение здесь обусловлено мнением равных, с которыми «герой» полностью согласен; точно так же он поступил бы и без свидетелей[3].

   Однако желание чести и славы, как одно из составляющих чувства собственного достоинства, имеет тенденцию к возрастанию, чтобы стать основным мотивом, ведущим человека от суровой героической необходимости к избыточности — к рыцарству. А оно, конечно же, «избыточно», даже если одобрено обществом, поскольку не только выходит за пределы необходимого и обязательного, но и противоречит им.