Хьюстон, у нас проблема

В саду полно народу, на газоне стоит профессиональная камера, у меня даже сердце быстрее забилось при виде ее, два прожектора установили, тянут провода в дом, около прудика лежат бленды, какое-то суперкресло из дома вынесли, и около него крутятся человек десять, а за садовым столиком, который стоит посреди газона, сидит… Агата Кулебяк – фантастическая актриса, и ее гримируют, готовя к съемкам.

Парикмахер и визажист колдуют над ней, а она, и так невозможно красивая, спокойно отдается на их волю.

А я и понятия не имел, к кому приехал. Цену могу любую назначить, заоблачную даже – они заплатят и не поморщатся.

Я хочу потихоньку все сделать и слинять, но муж меня к ней проводит и представляет:

– Дорогая, пан по поводу антенны пришел…

– Ох, слава Богу, добрый день, – говорит Звезда, и я и правда чувствую собственную значительность – хотя и знаю эти актерские штучки давным-давно.

Актеры так устроены: те, которые поумнее, думают, что каждый человек в их присутствии должен почувствовать их симпатию, должен почувствовать себя значительным и особенным – на всякий случай. Это такой синдром: звезда и маленькие люди.

– А мы не будем вам мешать? Потому что сегодня здесь такая суета…

– Да нет, что вы, – отвечаю я, – наоборот, это я надеюсь, что не доставлю вам особых хлопот.

– Если вам что-нибудь будет нужно, то, Каличек, ты все дашь пану, да? Что-нибудь попить или поесть, все что хотите… Пани Малгося, вы можете продлить стрелки до самых уголков, у меня глаза широко расставлены, так будет красивее, – обращается она к гримеру.

– Разумеется, дорогая, – говорит Каличек и ведет меня в угол сада. – Простите, что я вас не предупредил, жена начинает сниматься в новом сериале, завтра мы уезжаем, а не хочется ее родителей оставлять без телевизора. А это они такой коротенький рекламный ролик делают, для анонса…

Звезда точно знает, чего хочет, и она совершенно права – ее замечание о глазах очень правильное. Она привыкла повелевать – и делает это легко и естественно, она имеет на это право: она действительно потрясающая актриса.

Я ее видел в театре, в прошлом сезоне, в «Калеке с острова Инишмаан» – она была гениальна.

А я и понятия не имел, что она живет здесь.

* * *

Честное слово – впервые за все время, как я занимаюсь этой работой, я чувствую себя неловко.

Эта камера на плече оператора…

Ведь это Я должен там стоять, рядом с ней! Я невооруженным глазом вижу, что он взял не те лампы, надо смягчить свет, сейчас он слишком резкий и будет таким еще как минимум два часа. Звезда в этом свете выглядит старше и менее красивой, чем на самом деле. Кадр тоже можно было бы получше выбрать – этот мусор за креслом совсем ни к чему, да и вообще слишком много всего. Растения сами по себе красивые, но они ее забивают совершенно! И вообще – ну кто, находясь в здравом рассудке, снимает в полдень? Разве что кино «Полдень»…

Я убираю старый кабель и начинаю прокладывать новый. Нужно зажимы прикручивать электроотверткой, нудная работа. Я уже не смотрю в ту сторону, где идут съемки.

Тут ко мне подходит этот чертов оператор. Ему явно скучно.

– Антенна сломалась?

– Кабель.

– А ты не низко делаешь? Я бы пустил вот тут.

– А я нет.

– На половину забора было бы лучше. Тут же вода подтекает, будет подмокать.

– Ничего страшного.

– А я все-таки думаю, что это плохо – может быть замыкание.

– Не может. Кабель защищенный и новый, – говорю я спокойно.

И работаю дальше.

– А ты так и будешь шуметь тут своей дрелью? Потому что мы тут, знаешь, кино снимаем.

– Я прервусь. А вы еще не снимаете.

– Пока нет. Но я бы сделал вот так, – он мне показывает, а у меня вдруг вскипает кровь в жилах. – Так лучше было бы.

– Нет, так было бы не лучше, – говорю я и смотрю на него в упор.

– Да ладно, ладно, я же не вмешиваюсь, только советую. Давно ты этим занимаешься?

Я стискиваю зубы.

– Двадцать минут.

Он пожимает плечами:

– Ну, любую работу нужно делать как следует.

«Отвали!» – ору я ему в душе.

Но молчу.

– Я скажу, когда нужна будет тишина. Съемки – это дело серьезное, парень, тут не до шуток.

Он стоит еще некоторое время рядом со мной, потом сплевывает и отходит.

У меня трясутся руки.

Надо успокоиться, а то адреналин зашкаливает.

Наконец заканчивают ее красить, теперь очередь парикмахера – а через полчаса усилиями фигового оператора из нее сделают старую, некрасивую женщину.

Оператор устанавливает камеру, кто-то ему говорит, что неплохо было бы сделать пробный кадр.

– Нет, в задницу пробные кадры, – слышу я. – Мне в три надо быть в Варшаве, я договорился. Давайте уже заканчивать, черт возьми.

Пани Агата просит прощения у парикмахера и начинает разговаривать с режиссером. Он тоже не видит всего кошмара ситуации.

Молоденький парень перед ней стелется и соглашается на все, что она говорит, даже на то, чтобы поставить кресло к буйно цветущему кусту сирени. Сирень – это прекрасно. Но не в кадре. Так актрису вообще не будет видно!

Впрочем, это не мое дело.

– Я прошу прощения, но я тут услышал мнение, что кабель надо бы класть повыше. А вам так не кажется?

Я поворачиваюсь.