Химка. Из записок психиатра

На Петровича надвигалось вонючее двухметровое чудище. Оно прыгало спиной вперед. Каждый прыжок сопровождался грозным криком: «Тридцать три!». В чудище он распознал вчерашнего десантника, с ног до головы намазанного толстым слоем свежего блестящего кала.

Осмотревшись, Петрович быстро оценил обстановку. Утром, как это было заведено, санитар открыл дверь из коридора отделения в туалет и умывальник. Двести человек прошли утренние гигиенические процедуры.

Так сложилось, что в больничных туалетах не было унитазов в привычном смысле этого слова. Стояли судовые гальюны – отлитые из чугуна напольные плиты с углублением по центру, переходящим в большое отверстие и двумя ребристыми площадками для ног по бокам. Больные оправлялись кто в отверстие, кто просто в углубление. К концу утренних процедур гальюны обрастали кучами испражнений. Смыв производился однократно после того, как все справят нужду. За предложенную санитаром папиросу больной, поливая водой из шланга, ликвидировал следы интимного пребывания в этом помещении двух сотен человек.

В это утро всё пошло иначе. Виталий Морозов, опередив уборщика, первым добрался до гальюна и стал наносить боевую раскраску, видимо ожидая скорых военных действий против фашистов. Краски не пожалел. Её толстый слой стекал с лица, одежды и рук бойца. Даже бывалые больные-эпилептики с острым стремлением к соблюдению режима не смогли остановить десантника и отступили. Дежурные санитар и медсестра попытались навести порядок, но не выдержав химической атаки были выведены из строя неукротимой рвотой. Вонь стояла такая, что хотелось просто бежать из отделения.

Петрович быстро захлопнул за собой дверь, чтобы не дать Морозову выскочить из отделения. Тот допрыгал до врача, развернулся и продолжил прыжки задом наперед в противоположную сторону. Ретировавшиеся санитар и медсестра организовали подмогу. Собрались все дежурные сотрудники. Морозова надо было остановить. Но как это сделать? Решили накрыть вонючее чудо простыней и попытаться связать. Подошли сзади, растянули полотно. Виталий сам запрыгнул в него. Начали скручивать – а он выскользнул, как каловая колбаска из сфинктера. Испачканные санитары побежали мыться. Силы явно были не на стороне медиков.

Решили привлечь к процессу внутренние резервы. Подтянули всех более-менее вменяемых больных. По команде все разом бросились на Виталия. Он упал. Навалились сверху и прижали к полу. Стали вязать кто руки, кто ноги. Бывалые больные делали вязки профессиональнее и быстрее санитаров. Через десять минут Морозов уже голый лежал в умывальнике под струей теплой воды. Больничную одежду срезали. Поверх скрученного простынями тела надели рубашку, напоминающую женскую ночную сорочку. Уложили на железную кровать прямо в коридоре и надежно зафиксировали.

Дозы нейролептиков пришлось увеличить. На ночь добавили снотворное. Виталий уснул. Петрович надеялся, что повторения химической атаки больше не будет.

Существуя на протяжении длительного времени, краевая больница превратилась из медицинского учреждения в социальный приют для психохроников. Люди сдавали своих душевнобольных родственников и забывали о них. Те жили в больничке годами, часто до самой кончины. Бывало, привозили и неврологических больных – после тяжелых инсультов, полностью обездвиженных, нуждающихся в постоянном уходе. Они уходили ещё быстрее, поскольку невролога в штате не было, помощь оказывалась только паллиативная в виде присмотра. Родственники к больнице претензий не имели. Главное, что смерть ставшего обузой родственника происходила не на их глазах, а в медицинском учреждении. Это очищало совесть.

Из-за большого удаления от центра и абсолютной бесперспективности больница испытывала кадровый голод. Не каждый врач мог решиться на добровольное заточение за забор с колючкой без возможности получить хоть какое-либо удовлетворение от проделанного труда. Поэтому часто врачебные назначения больным, сделанные пять-шесть лет назад одним врачом, автоматически переходили в листы назначений другого доктора. Больные десятилетиями могли получать оглушающие дозы тяжёлых нейролептиков, постепенно переходя в разряд овощей.

Попав в больницу, Петрович решил, что надо что-то делать и менять сложившийся уклад. Он сам пересмотрел всех больных. Тем, у кого не было острых психотических проявлений, отменил нейролептики. Больные оживились. Стали привлекаться к трудотерапии – сколачивали деревянные ящики для овощей, клеили бумажные пакеты для торговли, косили сено. Все задуманное получилось. Обострений не было. Главный пошел ещё дальше. Летом заключил договор с совхозом, которому нужны были сезонные рабочие для заготовки сена.