Химка. Из записок психиатра

Больница на четыреста коек, находящаяся на отшибе советской цивилизации, застыла в условиях рабовладельческого строя. Более-менее сохранные больные работали на сотрудников. Они убирали в их домах, следили за хозяйствами, работали на огородах и даже нянчили маленьких детей. За работу в день получали несколько папирос. Самые трагические дни наступали зимой. Обогреть старые вросшие в сопки конюшни с реликтовой отопительной системой было невозможно. Поэтому каждую зиму численность лечащихся резко сокращалась, а больничное кладбище разрасталось. Но по весне всё восстанавливалось – со всего края привозили новых психохроников.

В больнице было своё подсобное хозяйство – держали коров и свиней. Но не было ни своего молока, ни мяса. Петрович, как и предыдущие руководители, попытался разобраться в этой несуразице. Поставил весы для еженедельного контрольного взвешивания свиней, которые показали, что хрюши катастрофически теряют в весе. Питаются хорошо и регулярно больничными помоями, а в весе теряют! Оказалось, всё просто – селяне приносят своих маленьких поросят и за бутылку меняют на взрослых свиней. Количество голов остаётся тем же, а стадо молодеет и худеет. С молоком оказалась такая же засада. Пили его только те, кто был рядом со стадом.

Не мог главный врач понять и того, куда девается мясо из рациона больных. Он сам приходил на закладку продуктов. Повар при нём бросала большой кусок мяса в бак с кипящим борщом. А на столе ни в одной из четырехсот тарелок не было ни кусочка мяса! Тогда Петрович засунул свою бороду в сумку повара. Там и лежал завернутый в газету кусок уже отварного мяса. Но мастер класс по разводке повар ему устроила, когда док решил проследить судьбу десяти банок сгущенки, значившейся в меню, но не дошедшей до обеденного стола. Главный врач проследил, что повар ушла с кухни только с ведром помоев. А куда исчезла сгущенка? Он обратился за помощью к больному, помогавшему повару по кухне.

– Сгущенка в ведре! – ответил тот главному врачу.

– Так там же помои…

– Они сверху, а сгущенка в банках на дне. Достал, помыл и можно открывать да пировать!

Вот уж точно – всё гениальное просто! Но кухня кухней, а главным делом для Петровича была организация лечебного процесса. В штате больницы были санитары, трудинструкторы, медсестры и врачи-психиатры. Он сам тоже вел больных, и именно ему достался Морозов Виталий.

С вечера Морозова накололи нейролептиками, сняли возбуждение. Ночью он спал. А утром начался углубленный врачебный осмотр. Сначала просто поболтали о том и сём. Потом на просьбу доктора Виталий рассказал о своей судьбе. Поведал, как жил в селе, учился в школе, служил в армии, прыгал с парашютом, демобилизовался. Рассказал, что ребята на днях дали покурить «химки», а он эту дрянь раньше не пробовал. Потом увидел фашистов. Пытался прогнать их. А его привезли в эту больницу.

– А как ты отличаешь обычных людей от фашистов? – поинтересовался Александр Петрович.

– У них на голове железные каски с рогами! – ответил Виталий.

– А у меня на голове ничего нет?

– Каска, но без рогов. Хотя …

Морозов подозрительно посмотрел на доктора и внезапно замолчал. Петрович не стал искушать судьбу и позвал санитаров. Виталия уводили два крепких мужика, а он недоверчиво смотрел на врача, не понимая, с кем он только что разговаривал – с фашистом или доктором… Заполнив историю болезни, Александр Петрович занялся другими больными, потом хозяйственной текучкой, а к вечеру больничный газик отвез его домой.

На следующее утро в отделение заходил по свежему хрустящему снегу. Длинным прямоугольным ключом (а у каждого сотрудника больницы имеется такая отмычка, которая подходит ко всем дверям стационара) открыл входную дверь. Дальше начинался коридор, ведущий в ординаторскую. В него выходили двери в процедурку и мужское отделение. Обычно по утрам в этой части больнички тихо и спокойно. Но в тот день там всё было по-другому.

– Тридцать три, тридцать три, тридцать три, – чей-то громкий крик насторожил Петровича.

– Что за ерунда? – подумал он. – Кто это кричит?

Пока Александр Петрович прислушивался, в коридор выбежала процедурная медсестра, прикрывавшая рот ладонями.

– Анастасия Сергеевна! Что случилось? – попытался спросить свою подчинённую доктор, но та, мотая головой из стороны в сторону, не останавливаясь, выскочила на улицу. Петрович услышал, что её вырвало. Следующим из отделения выбежал санитар. До входной двери он не дотянул. Его скрючило, и на бетонном полу появилась яркая растекающаяся инсталляция из непереваренного завтрака. Главный вышел из состояния неожиданной растерянности. «Тридцать три» доносилось всё громче и громче. Он забежал в отделение. В нос ударил нестерпимо вонючий запах человеческих испражнений. Он был настолько резкий, что заслезились глаза. Доктор почувствовал спазмы в верхней части живота и его рот наполнился кислым желудочным содержимым, которое пришлось сглотнуть обратно.