Хэтти Браун и похитители облаков

Мальчик подумал, а не попросить ли, чтобы его отпустили домой, но был более чем уверен, что Лорд Мортимер вовсе не это имел в виду. Проще всего – ничего не говорить и убраться прочь (подальше от этих жутких глаз), но Артур понимал: он должен кое-что сказать, даже если его слова разозлят Лорда Мортимера.

Он собрал в кулак всю свою храбрость и глубоко вздохнул.

– Вообще-то, – начал он, – есть одна вещь.

Глава 18

Хэтти смотрела, как Виктор, вытянув хобот, пытается добраться до окна темницы.

– Слишком высоко, – сказал он девочке и Скамье. – Этим путём нам точно не выбраться.

– Я могу спеть для поддержания духа, – предложила Скамья. И прежде чем Виктор или Хэтти успели что-либо сказать, она начала мурлыкать.

Скоро мурлыканье сделалось громче, пока наконец не грянула бравурная мелодия, напетая скрипучим хриплым голосом.

– Я бы попросил тебя перестать, но это на удивление утешительно, – заметил Виктор.

– Вы можете присоединиться, – сказала Скамья, меняя песню.

Но они воздержались.

Через несколько минут Хэтти решила, что у Скамьи не такой уж резкий голос. Пожалуй, он звучит настолько умиротворяюще, что она могла бы заснуть под него, несмотря на то что ещё не темно. Надо же, свет не переменился за всё то время, что она находилась в Гдетам-Нынчесям, удивилась Хэтти, лёжа на Скамье и потуже укутавшись в одежду. Веки у девочки отяжелели, голос Скамьи как будто смягчился, и последним, что она запомнила, проваливаясь в сон, были глаза Виктора, сердечно смотрящие на неё.

Вроде бы уже в следующее мгновение что-то разбудило её. В первые несколько секунд Хэтти решила, что находится в своей спальне в Вустере. «Надо, пожалуй, проверить, не отпустило ли маму настолько, чтобы можно было поднять её с кровати», – подумала она. А затем вспомнила. Она – далеко-далеко от Вустера. И от дома, где ей обычно следовало убедиться, что мать не останется на весь день в постели и не пропустит свою смену на работе.

И она, Хэтти, в большой беде.

Девочка протёрла глаза и огляделась. Грузно привалившись к стене камеры, Виктор стоял всё на том же месте и не шевелился. Похоже, он присматривал за ней, пока она спала. Хэтти натужно сглотнула. Она сама делала так, когда матери было совсем худо. Но никто прежде не делал этого для неё.

Заметив, что она смотрит на него, Виктор улыбнулся.

– Привет, Хэтти, – голос звучал тепло и ласково, словно он и вправду очень обрадовался.

– Привет, Виктор. Привет, Скамья. Уже утро?

Радость истаяла на морде Виктора.

– У нас больше нет настоящего утра, – сказал он. – Нет уже с тех пор, как часы остановились после Битвы Трёх Вулканов.

– Одни испорченные часы… Это ещё не означает, что утро не наступает.

– Означает, если часы из Хотьгде-Конторы.

Хэтти мысленно вернулась к огромным часам, висевшим в башне, которые она видела в Хотьгде-Конторе. Стрелки застыли и показывали без двадцати два, когда она туда пришла, и никуда не сдвинулись, когда её схватил страж.

– Но время не может стоять на месте, – возразила она, не желая верить. – Просто не может.

– Битва Трёх Вулканов вырвала сердце из груди Гдетам-Нынчесям. Много вещей, которые мы считали невозможными, случились после той битвы, – ответил Виктор.

– Вроде ухода облаков, – встряла Скамья, и Хэтти почувствовала, как та шевельнулась под ней. – Но я не спросила. Хорошо ли тебе спалось?

Хэтти с Виктором переглянулись.

– Спасибо, что позволила мне полежать, – произнесла Хэтти.

Она почувствовала, как Скамья снова шевельнулась.

– Я пыталась быть помягче, но ты вся извертелась.

– Извини, я не хотела. – Хэтти погладила спинку Скамьи и посмотрела на Виктора. – По-твоему, мы сможем выбраться отсюда?

Скамья фыркнула:

– Эге, как размечталась.

– Если бы это было в кино, один из нас мог бы притвориться больным. Когда страж придёт сюда, чтобы убедиться во всём своими глазами, мы бы его скрутили, – объяснила Хэтти.

Виктор был полон скепсиса.

– Неужели на такое кто-то клюёт?

– Ну да, в кино.

– Я полагаю, терять нам нечего. Давай попробуем.

Хэтти схватилась руками за живот и принялась стонать. Она стонала, как призрак, мёртвый уже добрую тысячу лет. Но никто не пришёл к двери.

– Может, страж тебя не слышит, – предположил Виктор.

Тогда Хэтти начала кричать, как младенец, которого не кормили целую неделю.

– Ох! – пожаловалась Скамья. – У меня уши болят.

Но с другой стороны двери никто не топтался.

– Может, страж не любит детей, – заметила Скамья, и Хэтти завыла, как стая волков, которые не ели миллион лет.

На этот раз дверь над лестницей открылась, и замаячило лицо стража, рассматривающего пленников.

– Больно, больно! – голосила Хэтти, рухнув на пол.

– Что случилось?

– Слон лягнул меня.

– Виктор никого никогда не станет лягать.

– Он случайно.

Страж сделал шаг, и Виктор попытался сделаться совсем плоским, будто он не был большущим слоном, обожающим сливочное масло. Он подсунул хобот под ножку Скамьи, чтобы подхватить её в качестве оружия, как только страж спустится в темницу.

– Да ладно? – подозрительно проворчала Скамья, когда Виктор ухватился покрепче.

При звуке её голоса страж замер. Он поглядел вниз с лестницы, а затем расхохотался.