Хейнский цикл

Пока старый Херрассали сохранял свое имя, его призрак, носитель зла, как и все призраки, будет возвращаться к племени и беспокоить живущих. Поэтому имя было отобрано у призрака и передано Фальку, а заодно был произведен над ним и обряд посвящения в охотники. Церемония эта включала в себя бичевание, вызывание рвоты, танцы, изложение снов, татуирование, двухголосное пение, совокупление всех мужчин по очереди с одной женщиной, пиршество, и, наконец, длящиеся всю ночь заклинания, чтобы Бог хранил нового Херрассали от всяческих бед. После этого его оставили на лошадиной шкуре в шатре из бычьих шкур в состоянии бреда, не оказывая никакой помощи — он должен был или умереть, или выздороветь. Призрак же прежнего Херрассали в это время, безымянный и обессиленный, уходил в степь, гонимый ветром.

Женщина, которая, когда он впервые пришел в сознание, была занята перевязкой его глаз и уходом за ранами, старалась как можно реже подходить к нему. Он всего лишь несколько раз мельком видел ее, приподняв в уединении шатра повязку, которую она ловко наложила па его глаза, как только его приволокли в племя. Увидели бы эти Баснасски его желтые глаза — тут же отрезали бы у него язык, чтобы он не мог назвать своего имени, а затем сожгли бы живьем. Она рассказала ему об этом, так же как и о многом другом, что полагалось знать, живя в племени. Зато о себе она почти ничего не рассказывала.

По-видимому, она была в племени ненамного дольше, чем он.

Он уловил то, что она заблудилась в прериях и решила, что лучше присоединиться к племени, чем умереть с голоду.

Баснасски с удовольствием принимают в племя рабынь для использования мужчинами племени, и поэтому ее милостиво оставили в живых. К тому же она оказалась искусной во врачевании, но это уже было выяснено потом.

У нее были рыжеватые волосы и очень нежный голос. Звали ее Эстрел. Больше ему ничего не было известно о ней, она же сама у него ничего не спрашивала, даже его имени.

При зрелом размышлении он понял, что легко отделался. Топливо, на котором работал его слайдер, полученное при ядерном распаде одного из элементов, не имело тенденции ни гореть, ни взрываться. В конечном итоге, у аппарата были повреждены только органы управления, и ему, Фальку, здорово досталось. Голова и грудь были сильно изранены, но Эстрел постаралась выходить его. К тому же, у нее было еще и немного медикаментов. Заражения не последовало, и он быстро выздоравливал. Уже через несколько дней после его кровавого крещения он начал планировать побег.

Но дни шли за днями, а возможность все не представлялась. Жизнь была жестоко регламентирована у этих осторожных, ревнивых людей. Все их поступки определялись различными обрядами, обычаями и табу. Хотя у каждого охотника был свой лазер, женщин держали всех вместе, и все, что делал мужчина, делали и все остальные. Это была не столько община, сколько стадо — все были взаимосвязанными членами единого целого. В таких условиях любая попытка добиться независимости или уединения, сразу же вызывала подозрения. Фальку и Эстрел приходилось хвататься за любую возможность поговорить хоть минуту. Она не знала диалекта леса, но они могли говорить на Галакте, который людям племени Баснасска был знаком только в виде ломаного жаргона.

— Теперь попытка,— сказала она однажды,— возможна, если только начнется метель. Тогда снег скроет от преследователей и нас, и наши следы. Но как далеко мы сможем уйти? Правда, у тебя есть компас, но стужа...

У Фалька отобрали его зимнюю одежду вместе с остальными его пожитками, включая и золотое кольцо, которое он всегда носил на руке. Ему оставили только пистолет. Это было неотъемлемой частью его охотничьего снаряжения и поэтому не подлежало конфискации. Но одежда, которую он носил, теперь прикрывала торчавшие ребра и кожу старого охотника Кассиокаши. Компас у Фалька остался только потому, что Эстрел выкрала его и припрятала до того, как они стали рыться в его мешке. И он, и она были одеты в куртки и штаны из оленьих шкур, но этой одежды было недостаточно, чтобы выстоять в метель в прериях, когда ветер сбивает с ног и обдает все тело ледяной крупой. Для этого нужны были стены, крыша над головой и очаг.

— Если это единственная возможность,— заметил Фальк,— то мы обязаны воспользоваться ею.

Он уже не был таким наивным, не был преисполнен надежд и подвержен чужому влиянию, каким был до пленения. Теперь он стал более стойким и непоколебимым. Хотя он сильно пострадал, находясь в заточении, он не питал к людям племени никакой злобы. Они заклеймили раз и навсегда его руку синим узором татуировки, которая должна была свидетельствовать о его родстве с ними, заклеймили его как варвара, но тем не менее, как человека! В этом не было ничего дурного.

Но у них были свои дела, а у него — свои. Суровый характер, воспитанный жизнью в Лесном Доме, требовал освобождения, требовал продолжения путешествия, того, что Зоув называл «мужской работой».