Хаски и его учитель белый кот. Том III

В глубине души Мо Жань уже понял, что великий мастер Хуайцзуй знает гораздо больше, чем сам он может себе представить, иначе вряд ли этот монах остался бы таким спокойным и невозмутимым после того, как увидел Тасянь-Цзюня. Может быть, именно потому, что ему оставалось только гадать, что ждет его впереди, он все больше сомневался и не знал, как ему поступить.

На самом деле сейчас у него в голове царил полный хаос и не было никакого желания обдумывать свои подозрения, тем более, что, несмотря на охватившее его разум оцепенение, одно было совершенно ясно…

Он обязательно пойдет туда, потому что там был Учитель.

Гора Лунсюэ, в окрестностях которой и находился храм Убэй, раньше была местом, куда буддийские монахи поднимались для медитации[236.3], просветления и самосовершенствования[236.4], но теперь в этих горах люди все чаще сталкивались с запутывающими барьерными чарами. Пошла молва о том, что, если попытаться подняться на гору, можно натолкнуться на демоническое наваждение, долго ходить кругами и так заплутать, что потом не найти дорогу назад, поэтому со временем это место превратилось в безлюдную пустошь.

На своем мече Мо Жань совершил однодневный марш-бросок и на закате достиг подножья горы Лунсюэ. Он не ел и не пил целые сутки, так что совершенно обессилел. Увидев мирно текущий между кипарисами горный родник, он без раздумий подошел к нему и, зачерпнув сложенными ладонями чистую воду, начал умываться.

Сначала смылась грязь, затем кровь и, в конце концов, в подернутой легкой рябью прозрачной воде без прикрас отразилось его собственное лицо.

Это было далеко не безобразное лицо, но, всматриваясь в него какое-то время, Мо Жань почувствовал тошноту и невыразимое отвращение. Ударив ладонью по воде, он вдребезги разбил свое отражение, после чего закрыл глаза и, спрятав лицо в ладонях, начал остервенело его растирать, не обращая внимания на болезненные ощущения.

Есть ли в этом мире надежный способ, при помощи которого можно полностью отделить прошлое от настоящего? Есть ли такое оружие, которым можно вырезать из памяти эти отвратительно пахнущие воспоминания?

Может ли кто-то спасти его? Может ли кто-то сказать ему, что он не Тасянь-Цзюнь, что он просто Мо Жань, просто Мо Вэйюй и только?

Но когда он открыл глаза, водная гладь вновь успокоилась и оттуда на него с ненавистью и отчаянием взглянул все тот же мужчина.

Отступать некуда, у него не было иного пути.

Он поднялся и пошел в гору.

Когда Мо Жань добрался до середины склона, неожиданно опустился туман, да такой густой, что вытянешь руку — пальцев не разглядишь.

Сначала Мо Жань решил, что и правда столкнулся с демоническим наваждением, но, изучив этот странный туман, никакой темной силы не ощутил.

Сгущались сумерки. Солнце медленно садилось за горизонт, из лесной чащи слышался отдаленный плач кукушки. Начало холодать, последние закатные лучи потерялись в мглистой дымке, густая тень легла на поля и леса.

— Великий мастер?

В тумане его голос звучал немного глухо. Вытянув руки, Мо Жань начал медленно идти вперед.

— Великий мастер Хуайцзуй?

Никто не откликнулся.

Удивительное дело, хотя он карабкался на гору практически вслепую, на всем пути ему не встретилось никаких препятствий. Дорога была настолько гладкой, что жуть брала. В душе Мо Жаня зародилось подозрение, что некто, прячущийся в этому тумане, играет с ним, ожидая, пока он в сам войдет в расставленные для него сети.

— Есть здесь кто-нибудь?

Постепенно туман начал рассеиваться.

Пейзаж перед ним прояснился. Когда густая туманная завеса спала, он увидел покрытые кустарником и увитые лозой скалы.

Оказалось, что Мо Жань случайно вышел на открытое ровное место. Обернувшись, он увидел, что дорога, по которой он пришел сюда, все еще скрыта плотным туманом, и только в этом месте ярко сияющая луна и редкие вечерние звезды освещают покрытую жухлой растительностью и кустарником скалистую местность.

Он ступил на покрытую инеем чахлую траву и, пройдя еще немного, увидел одинокий силуэт.

Мо Жань на миг опешил, но тут же пришел в себя и бросился вперед:

— Учитель?! — взволнованно окликнул он.

Чу Ваньнин стоял на коленях спиной к нему перед гротом, вход в который скрывали цветы глицинии[236.5]. А перед ним, горестно потупив взгляд, молча сидел великий мастер Хуайцзуй.

— Учитель! Ты…

Он запнулся, увидев влажные ресницы и мокрое лицо Чу Ваньнина, когда тот чуть повернул голову.

— Что с тобой? — поразился Мо Жань.

Чу Ваньнин не смог ответить. Всю жизнь этот человек сдерживал себя. Внушающий трепет, величественный и суровый, с давних пор он стоял в одиночестве на недосягаемой для других вершине. Людям казалось, что он родился почтенным старцем и небожителем, поэтому никогда не был маленьким и слабым.

— Мо Жань…

На то, чтобы произнести эти два слова, он потратил все силы. Стоило ему открыть рот, и рвущиеся из горла рыдания было уже не сдержать. Прорвавшись между его губами, они полились через край неудержимым потоком.

Мо Жань подошел к нему и, встав на колени, крепко обнял:

— Что случилось? Почему ты плачешь?