Хаски и его учитель белый кот. Том III

— И к тому же, — он отпустил удерживаемое над их головами ватное одеяло и поймал в свои руки замерзшие ладони Чу Ваньнина, — Учителю не нужно нести эту тяжесть на душе. На самом деле, я считаю, что Ши Мэй тогда сказал правильные слова: Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия лишь способствовал расцвету и воплощению тех мыслей и желаний, что, не видя света, уже жили в глубине моего сердца.

Он переплел все десять пальцев с пальцами Чу Ваньнина и, прислонившись лбом к его лбу, продолжил:

— С самого начала в моем сердце было очень много ненависти и злости, но в детстве я не мог выплеснуть эти чувства. Истребление Духовной школы Жуфэн… я ведь уже тогда думал об этом. Стать первым и единственным императором всего мира — и об этом я тоже мечтал. Смешно сказать, но когда мне было лет пять или шесть, спрятавшись в заброшенном доме, я представлял, как однажды смогу повелевать ветром и дождем и чудесным образом создать собственное войско из мешка фасоли. Все это были мои собственные мысли, никто мне их не навязывал, — пытаясь успокоить Чу Ваньнина, он нежно обхватил руками его лицо, — так что, если бы эта ядовитая тварь оказалась в тебе, Учитель, возможно, ты бы не стал таким чудовищем и тираном, как я. Скорее всего, тобой не могли бы воспользоваться, как мной, и Цитадель Тяньинь не смогла бы обвинить тебя в том, что ты не совершал, — он фыркнул и утешающе потерся лбом о лоб Чу Ваньнина. — Ты не мог меня заменить, поэтому не думай об этом больше. Давай вернемся в дом и ляжем спать.

Кровать была очень узкой, так что Мо Жань заключил его в объятия.

То, что должно было случиться, неотвратимо приближалось и избежать этого было невозможно.

Сознание Мо Жаня опять начало мутнеть и рассеиваться, колющая боль в сердце мучила его сильнее, чем когда-либо прежде. Подобно последнему отраженному лучу солнца, улучшение его состояния не могло длиться долго. Когда умирала его мать, он точно так же интуитивно понимал, что ее время уже на исходе.

Мо Жань спрятал глаза за густыми ресницами. Дрова в печи уже прогорели, и лишь тусклый отблеск от углей отражался на его молодом и красивом лице, которое в этот момент выглядело каким-то особенно нежным и ласковым.

Этот глупый человек, вероятно, заметил страдание во взгляде Чу Ваньнина, поэтому, сдерживая собственную боль, с улыбкой пошутил:

— Ну как, очень красивый?

Чу Ваньнин растерялся:

— Что?

— Шрам, — ответил Мо Жань, — ничто не украшает настоящего мужчину так, как несколько шрамов.

Чу Ваньнин какое-то время молчал, а потом поднял руку и шлепнул его по щеке. Шлепок получился очень легким, больше похожим на ласковое поглаживание.

Через пару мгновений, больше не в силах сдерживаться, Чу Ваньнин уткнулся лицом в теплую грудь Мо Жаня. Хотя он не издавал ни звука, плечи его едва заметно дрожали.

Ему было все ясно.

Чу Ваньнин все прекрасно понимал.

Мо Жань застыл в растерянности, а затем крепко обнял его и поцеловал в висок.

— Такой уродливый, да? — после обрушившегося на него испытания, он стал еще более заботливым и нежным, чем раньше. Желая утешить Чу Ваньнина, он тихо вздохнул. — Настолько уродливый, что даже Ваньнин плачет?

Пока он называл его «Учитель», было еще терпимо, но стоило ему сказать «Ваньнин», и две жизни тут же поменялись местами.

Чу Ваньнин лежал на кровати, обнимая это пылающее жаром красивое мужское тело. Он всегда с отвращением отвергал и стыдился выказывать сильные чувства, что были у него на сердце, но в данный момент весь его стыд и былое напряжение казались такими нелепыми и до смешного абсурдными.

Поэтому на узкой кушетке под толстым одеялом, где двое тесно переплелись телами, в пустой лачуге, среди этой бесконечно долгой снежной ночи… Чу Ваньнин шепотом сказал:

— Как это может быть уродливым? Неважно, есть у тебя шрамы или нет, ты все равно красивый.

Мо Жань замер.

Никогда прежде он не слышал, чтобы Чу Ваньнин так прямо говорил о своих чувствах.

Даже в тот день, когда сидя на мече они открылись друг другу, это не было так откровенно.

Последние отблески пламени догорающего очага освещали комнату. Такие мирные и ласковые. Запоздалые безмятежность и нежность.

— В прошлой и этой жизни я всегда любил тебя, всегда хотел быть с тобой, и в будущем тоже желаю лишь этого.

Мо Жань слушал, как лежащий в его объятиях Чу Ваньнин слово за словом произносит это признание, и пусть он не видел его лица, однако мог мысленно представить, как оно выглядит сейчас. Наверное уголки его глаз покраснели, и даже кончики ушей стали алыми от смущения.

— Раньше, зная, что ты околдован, я боялся выдать себя, поэтому не мог показать свои чувства, а мог лишь ненавидеть тебя… теперь наконец-то я смогу возместить тебе все сполна, — щеки Чу Ваньнина горели, уголки глаз были влажными от волнения. — Я люблю тебя, я хочу жениться на тебе и навечно сплести наши волосы, ради тебя я готов разрезать свою душу на части, я сам желаю покориться тебе.

Когда Мо Жань услышал, что он сам хочет покориться ему, все тело его затрепетало, а сердце словно обожгло бушующим пламенем.