Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II

В то время Тасянь-Цзюнь уже достиг вершины своего могущества. Чу Ваньнин давно лишился своего духовного ядра и был заключен под домашний арест во внутренних покоях дворца. Но посягательства на власть не прекращались, и император пережил несколько попыток покушения на свою жизнь. Последний раз убить его попытался Сюэ Мэн, вступивший в союз с Мэй Ханьсюэ. Хотя благодаря мощной духовной силе ему удалось выжить, Мо Жань все же оказался серьезно ранен и больше месяца был вынужден восстанавливать свои силы, скрываясь в императорских покоях.

На время его заточения проливные дожди накрыли земли Сычуань.

Набросив на плечи тяжелый парчовый халат[99.1], Мо Жань стоял в галерее у дверей тронного зала, вглядываясь в затянутое грозовыми тучами ночное небо. Белые пальцы судорожно сжимали полы одежды, на лице застыла почти безумная радость. Хотя он не проронил ни звука, в этот момент вся его сущность несла на себе отпечаток чего-то страшного, искаженного, чуждого всему человеческому. У него было несравненно красивое мужественное лицо, но выражение его глаз было мрачным и ожесточенным, без малейшего намека на доброту. Чем дольше он занимал эту недостижимую вершину, тем меньше человечности оставалось в нем.

За спиной послышался звук легких шагов. Не оборачиваясь, он бросил:

— Пришел?

— Ты собираешься уничтожить Куньлуньский Дворец Тасюэ? — тихий голос Чу Ваньнина отразился от стен безлюдного тронного зала.

— И что с того? — ответил Мо Жань.

— Ты... забыл, что ты обещал мне? Ты поклялся, что больше никогда не будешь угрожать жизни Сюэ Мэна.

— Раз уж Учитель снизошел до разговора со мной, не хочешь спросить о состоянии моей раны? Или ты пришел в это холодное, продуваемое всеми ветрами место лишь потому, что обеспокоен тем, кого я хочу убить, а кого помиловать? — голос Мо Жаня звучал спокойно, даже доброжелательно.

— Мо Вэйюй, я здесь, чтобы сказать: не делай того, о чем потом будешь сожалеть.

— Ха! Сожалеть? Человек, который сейчас должен сожалеть — это ты, Учитель. Помнится, когда я своими руками вырезал весь орден Жуфэн, ты сражался против меня не на жизнь, а на смерть, но в итоге сам лишился своего духовного ядра. Сейчас, не имея духовных сил и ничем не отличаясь от простого человека, как ты собираешься помешать мне растоптать и стереть с лица земли Дворец Тасюэ? Чтобы потом не сожалеть о последствиях, не стоит ли тебе перестать лезть в чужие дела? — Мо Жань наклонил голову набок и обернулся. Уголки его рта изогнулись в полной жестокости и насмешки ухмылке, в глазах вспыхнул зловещий огонек.

— Чу Ваньнин, что калека вроде тебя может сделать, чтобы остановить меня?

Возможно, из-за безжалостной правдивости этих слов Чу Ваньнин долго не мог подобрать нужных слов.

С грохотом небо расколола ослепительная молния, и дождь с новой силой обрушился на черепичную крышу.

Чу Ваньнин закрыл глаза. Лишь спустя какое-то время он открыл их снова и прошептал всего два слова:

— Не ходи.

Мо Жань резко обернулся, взметнулись черные одежды.

За его спиной было только свинцовое серое небо и стена дождя. Он в упор посмотрел на замершего внутри зала Чу Ваньнина и спросил:

— Почему я не должен идти? Я уже давал Сюэ Мэну шанс в тот год, когда ради него ты согласился лечь под меня[99.2]. Тогда я сдержал свое обещание: отпустил твоего человека и сохранил ему жизнь! Однако теперь он хочет убить меня. Так назови мне причину, почему я не должен идти?

— …

— Почему? Тебе нечего сказать? — Мо Жань холодно усмехнулся. — Давай, сделай мне выговор, обзови последними словами! Чу Ваньнин, ты же никогда не отличался долготерпением? Я знаю, Сюэ Мэн — плоть от плоти твоей, любимый ученик! Ведь его ты считаешь воплощением душевной чистоты и искренности, я же всего лишь кусок грязи на его подошве.

— Хватит! — лицо Чу Ваньнина стало серым. Он нахмурил брови, словно из последних сил пытаясь сохранить самообладание.

— Нет, не хватит! Как это хватит? — Мо Жань с высоты своего положения испытывал нарастающую жестокую радость в сердце от ощущения своего превосходства. Он одновременно злился и пребывал в бешеном восторге, ненавидел и дико ревновал. Как будто в угасающий огонь щедро плеснули масло, и вот уже давно терзавшие его сердце сильные чувства вспыхнули с новой силой.

Этот внутренний огонь рвался наружу из его глаз, когда он, не сводя взгляда с Чу Ваньнина, начал медленно прохаживаться взад и вперед.

— Не будет второго шанса, Чу Ваньнин. Я не дам ему возможности сделать вторую попытку. Я собираюсь убить его, живьем содрать с него кожу, растоптать его тело и пить вино из его черепа! Я хочу вырезать его печень и внутренности, разрубить его на куски и потушить с овощами и рисом! И ты не сможешь остановить меня!.. Чу Ваньнин, ты не можешь остановить меня!

Глаза Мо Жаня покраснели. Чем больше он говорил, тем более безумно счастливым становился. К концу своей речи он практически утратил человеческий облик.

Вдруг тонкая рука крепко ухватила его за ворот халата, а другая отвесила звонкую пощечину:

— Может хватит сходить с ума?!