Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I

— Ой-ой, почему так зло кричишь на меня? Ты слишком холоден со мной… — Мо Жань не смог сдержать улыбки, облизывая мочку уха Ши Мэя. Руки его тоже не бездействовали и потянулись прямо к талии.

Шестнадцатилетний подающий надежды осел из прошлого Мо Жань действительно значительно уступал в наглости тридцатидвухлетнему ослу-ветерану, которым он был сейчас.

Лицо этого человека становилось бесстыднее с каждым днем!

Ши Мэй был напряжен, Мо Жань чувствовал, как он дрожит. Тело под его руками было приятно подтянутым и стройным, каждая мышца дрожала, словно натянутая струна. Удивительное дело: казалось бы, такой нежный и хрупкий человек, однако мышцы его были пропорционально развиты и хорошо очерчены. Когда же Мо Жань добрался до внутренних одежд, его желания стали еще более необузданными, а последняя сдержанность просто растворилась.

Ши Мэй тоже наконец достиг предела своего терпения.

— Мо Вэйюй! Ты ищешь смерти!

Раздался громкий хлопок, и взрыв мощной духовной энергии отбросил его в сторону!

Мо Жань был застигнут врасплох. Не в силах избежать наполненного яростью потока энергии, он перевернулся в воздухе и ударился о скалу на другой стороне источника, чуть не подавившись хлынувшей горлом кровью.

Ши Мэй вцепился в свою грязную растрепанную одежду и отскочил подальше. Золотая духовная энергия неистово потрескивала в его ладони, искры летели, отражая ярость в его глазах.

От удара у Мо Жаня закружилась голова. Он смутно чувствовал, что тут что-то не так.

— Тяньвэнь[12.3], явись!

С гневным ревом Тяньвэнь ответила на призыв, и в руке Ши Мэя появилась золотая ивовая лоза. Божественное оружие полыхало яростным огнем, золотые всплески то и дело пробегали по всей длине, узкие лезвия листьев угрожающе кружились в воздухе.

Мо Жань был ошеломлен.

С каких пор Ши Мэй может вызывать Тяньвэнь?

Эта мысль даже не успела уложиться в его голове, как Тяньвэнь яростно набросилась на него. В этой порке не было никакой сдержанности: хватило пары безжалостных ударов, чтобы плоть разошлась и кровь презренного негодяя — Наступающего на бессмертных Императора — брызнула во все стороны. Если бы кто-то вроде Жун Цзю, пострадавшего от рук Мо Жаня, увидел эту сцену, то он бы, несомненно, рукоплескал и кричал: «Потрясающе! Сделай это снова! Избавь людей от этого зла! Делай это доброе дело каждый день!»

Под этим безжалостным шквалом жестоких ударов Мо Жань наконец пришел в себя.

Ши Мэй всегда такой деликатный — как это может быть он?

Такой опыт в порке людей... Кто еще это мог быть кроме Чу Ваньнина?

Удары Учителя перестали быть такими сильными. Он остановился, чтобы потереть запястье, и снова занес руку, собираясь возобновить экзекуцию. Мо Жань прислонился к камню и закашлялся кровью:

— Не нужно больше, если вы продолжите, я действительно умру…

Он выкашлял еще несколько кровавых сгустков, чувствуя, как его сердце проваливается в бездну. Это определенно была худшая из его неудач и самое черное пятно[12.4] на его героическом счету.

Почему, черт возьми, это был Чу Ваньнин?

И почему у Чу Ваньнина лицо Ши Мэя и даже его голос звучал точно так же?

Тяжело дыша, он вытер кровь с уголка рта и поднял глаза. Может быть, из-за «целительных» побоев или оттого, что лекарство, на которое расщедрился Чу Ваньнин, наконец начало действовать, но, когда он поднял голову, человек перед ним больше не был Ши Мэем.

Чу Ваньнин с довольно холодным лицом, но кипящим от с трудом контролируемой злости взглядом стоял под деревом. Его фигуру буквально окутала темная яростная аура, глаза, будто две молнии, пронзали Мо Жаня насквозь.

Его холодный и безжалостный облик не мог не ужасать, но…

Мо Жань несколько секунд смотрел на него.

И обнаружил, что его Учитель... выглядит безбожно возбуждающе посрамленным.

Смело можно сказать, что Чу Ваньнин всегда одевался и выглядел как воздерживающийся от плотских желаний аскет, но теперь его многослойное белое одеяние превратилось в беспорядочное месиво и только крепкая хватка бледных тонких рук не давала ему соскользнуть с плеча. Его губы были красными и опухшими от поцелуев, засосы и укусы покрывали шею. Хотя выражение его лица было свирепым, но из-за этого сердце Мо Жаня лишь еще сильнее затрепетало от возбуждения.

Тут же на него приливной волной нахлынули все его воспоминания о Чу Ваньнине из прошлой жизни: безумие, жажда крови, ненависть, неистовство, завоевание, удовольствие... Все эти обжигающие воспоминания, которые накопились за те годы, сводили с ума.

Мо Жань не хотел думать об этом, не собирался ничего вспоминать, но в этом воздухе, наполненном терпкой смесью запахов крови и парфюмированной пудры, невыносимо четкие и яркие моменты прошлого нахлынули, как прилив, и затопили его сердце. Черт, в конце концов, он абсолютно не может смотреть на Чу Ваньнина, выглядящего подобным образом. Даже если он ненавидел его, Мо Жаню все еще было сложно удержаться от желания сделать из него фарш, завернуть в тесто для пельмешков и потом с наслаждением отжарить. Он мог не желать признать это, но сколько бы он ни бежал от правды — от себя не уйти.