Ханский ярлык

— Да,— вздохнул Святослав,— и Суздалыцина баскаков перебила, тоже Невскому расхлебывать пришлось.

— Что и говорить, досталось отцу лиха, может, оттого и пожил мало. Кабы нам того же хлебнуть не пришлось. С числом татары шутить не любят.

Когда, закусив жареной вепрятиной, пирующие снова взялись наполнять кубки, Александр Маркович поднялся и, встретившись с вопросительным взглядом Святослава, знаком объяснил: «Мы пойдем. Отроку спать пора». Даже правую ладонь к уху приложил, изображая подушку.

Князь Святослав кивнул согласно: «Ступайте».

Едва в опочивальне своей улеглись и свечу загасили, княжич спросил:

— Александр Маркович, а что это за число, про которое князь Данила говорил?

— Ох, Мишенька, то Орда окаянная наших людей пересчитывает, специально на то численников своих на Русь шлет.

— Зачем?

— Как же. Чтоб каждую душу христианскую данью обложить.

— Как обкладывают?

— А так. Считают всех: и старых и малых. И больных и увечных. К примеру, в княжестве насчитают сто тысяч душ — это по полугривне с каждого. И велят князю: «Вези в Орду выход пятьдесят тысяч гривен».

— Ого! Это сколько ж денег-то надо.

— Вот то-то и оно. Хорошо хоть, можно не все деньгами: татарва и хлеб, и мед наш любит, и меха наши, особливо их ханши. У хана обычно несколько жен, всех ублажить их надо, одарить, а для них милое дело меха да сладости. Жены еще куда ни шло, так все приближенные хана, вся его родня подарки просят. Без подарков могут и к хану не допустить.

— А почему мы им платим-то, Александр Маркович?

— Потому, Миша, что вот уж скоро сорок лет тому, как они победили и покорили Русь. Да-да, сынок. Не хотел я тебе раньше времени об этом, да, видно, придется,— вздохнул пестун и умолк.

Долго молчал Александр Маркович, княжич не выдержал, подхлестнул:

— Ну так рассказывай.

— Что рассказывать? Они силищей страшной пришли с восхода, все наши города как орехи перещелкали. Рязань, Владимир, Суздаль, Переяславль. И это еще куда ни шло, взяли на щит, пограбили б и ушли, но они ж всех людей убивали. Ни старых, ни малых не щадили, города с землей ровняли. Это хуже пожара было.

— А что ж наши-то князья?

— А что наши? Они сражались, погибали в битве. Каждый за себя дрался. Если б сразу объединились бы, может, и отбились бы.

— А что Невский?

2 С. П. Моеияш — Александр в тот год еще не был Невским. Едва из отрочества вышел, семнадцати лет был, только что в Новгороде вокняжился. На его счастье, татары не дошли до Новгорода, а то бы и он разделил судьбу остальных.

— А ты где был, Александр Маркович?

— Я-то? — усмехнулся пестун.— Меня, Миша, еще и на свете тогда не было. Я после того лишь через двадцать лет родился. Вот с того-то времени татары и тянут из Руси выход и великих князей по своему хотенью назначают.

— И наши платят?

— А куда денешься? Попробуй не уплати, тут же Орда рать шлет, и уж тогда не жди пощады — города пожгут, порушат, кого не убьют, в рабство угонят. Вот и откупаемся выходом. Все лучше, чем кровью платить.

— А про каких еще баскаков Святослав говорил?

— А-а. Запомнил. Молодец. Баскаки — это откупщики. Он откупает, например, у хана Рязанское княжество и распоряжается в нем полным хозяином, в свою пользу дань собирает. А кому нечем дань заплатить, того в рабы, на продажу. Иной баскак хуже татар, Миша. Вот князь Святослав и говорил про то, как суздальцы на баскаков еще при Невском поднялись. Ему, Александру, тогда уж великому князю, и пришлось в Орде за них отдуваться. Как еще живота не лишили. Хотя, конечно, здоровье ему крепко там повредили, больной к дому выехал. До Руси добрался и помер. В Городце помер, Царствие ему Небесное, мученику.

Александр Маркович перекрестился несколько раз, помолчал.

— И Василию Ярославичу нашему Царствие Небесное тож. Поди, там, на небе, за нас перед Богом старается.

— А Бог его послушает?

— А как же? Чай, добра нам просит. Не зла. А Бог любит тех, кто к добру наклоняется. Вспомни-ка заповеди. Хоть одна ко злу зовет?

— Нет.

— Вот то-то.

— А ведь он мой крестный отец.

— Знаю. За тебя князь Василий тоже там молиться станет. Тебя он крепко любил, своих-то у него не было.

— Эх, зачем только хорошие помирают,— вздохнул отрок.

— Так Богу надо, он тоже любит хороших-то. Злодеев-то никакая холера не берет.

6. ПОРА-ПОРА

Годы летели. Михаил набирался княжьих премудростей. К десяти годам уже хорошо писал, читал. Крепко держался на коне, неплохо говорил по-татарски и даже умудрился численнику, приехавшему из Орды пересчитывать тверичей, что-то сказать на его языке. Это очень понравилось татарину, он даже погладил княжича по голове, а княгине сказал:

— Ваша сына очшень будет любить хана.

Ксения Юрьевна так и не поняла: Мишу будет любить хан или Миша хана. Переспрашивать не стала: как истая христианка, презирала поганых.

За это время княжич отлично наловчился стрелять из лука, который на его глазах ему мастер Прохор изготовил, как и положено, из гибкого корня лиственницы, с витой из жил тетивой.

Подергав пальцем туго натянутую тетиву, мастер спросил:

— Слышь, Михаил Ярославич, как поет-то тива, а?