Ханский ярлык

А в следующее мгновение она отворилась, и на пороге явился отец Сысоя ловчий Митяй.

   — Ах, Господи! — воскликнула Настя. — Ты бы отца ранил, окаянный!

Митяй выдернул нож из двери, подкинул, сказал:

   — Хорошо. Сгодится, — и хотел сунуть его за голенище.

   — Отдай, — громко сказал княжич. — Отдай, не тебе дарено.

   — О-о, да у нас княжич в гостях, — молвил Митяй. — Со свету-то и не разглядел. Поздравляю тебя с постригами, Михаил Ярославич.

   — Отдай, говорю. Слышишь?

Ловчий знал, что спорить с членом семьи княжеской бесполезно и даже опасно, а потому отдал нож сыну, молвя обескураженно:

   — Ему-то он к чему? А мне бы...

   — У тебя свой есть.

Дабы загладить вспыхнувшую в избе распрю, Настя сказала радушно:

   — Вот и славно, все в сборе, садитесь-ка к столу лучше да поешьте-ка свежего калача с молоком.

Чего скрывать, княжич любил есть у кормилицы, столь искренне и с нежностью предлагала она ему немудрёное угощение своё — молоко с хлебом. Наливала ему первому и всегда в одну и ту же глиняную обливную муравленую кружку.

   — Вот, деточка, тебе из твоей любимой.

Ловчий и Сысой, да и сама Настя хлебали молоко ложками из общей деревянной миски, а если кому-то и наливала хозяйка в отдельную кружку, то в обычную, без облива.

Съев полкружки, княжич наконец сказал, видимо вспомнив о только что случившемся:

   — Да, Сыс, ежели кого из людей ранишь, то нож отберут у тебя.

   — Я чё, злодей, чё ли? — просипел Сысой.

   — Вот-вот, — подхватил Митяй, решив, что княжич его сторону берёт. — А я про чё говорю?

Но княжич, почувствовав это, не стал далее грозить «за рану», то есть поминать про лозу и задницу. Допив молоко, вылез из-за стола.

   — Спасибо, Настенька.

   — Не за что, деточка. Приходи, не забывай мамку.

Княжич прошёл к двери и, уже открыв её, обернулся:

   — Да, мама-княгиня велела вам на пиру быть. Приходите.

   — Спасибо, деточка, — растроганно отвечала Настя. — Спасибо, родненький.

3. КРОВЬ И ДУХ

Пестун княжича, Александр Маркович, принялся за дело своё не спеша, как-то исподволь, не стал, как другие дядьки-кормильцы, нудить отрока уроками, а всё делал, как бы играя с ним. Даже первый лук не принёс ему готовый, а предложил:

   — Давай-ка, Миша, изладим лук тебе.

   — Давай, — согласился отрок.

Вместе съездили за речку Тьмаку, где густо рос ракитник, срезали несколько ровных упругих ракитин. Воротившись в город, в клети у кормильца изготовили лук, несколько стрел из камышин.

Кормилец показал, как надо лук держать, как стрелу вкладывать. Как тетиву натягивать, как целиться и отпускать её. И стал стрелять княжич из лука, вначале в стену клети, а потом и в затесь, сделанную пестуном на одном из брёвен стены же.

И языку поганскому[25] учить начал походя, с вопроса. Отрезая княжичу краюшку хлеба, спросил:

   — Миша, ты не знаешь, как по-татарски нож называется?

   — Нет. А как?

   — Пшак. А дай — «бер». Вот, к примеру, я скажу тебе: Миша, бер пшак. Что это будет значить?

   — Дай нож, — засмеялся княжич.

   — Верно, — похвалил пестун.

   — А как хлеб по-ихнему?

   — Нан.

   — Ага. Тогда, Александр Маркович, бер нан.

   — Молодец. Держи, — протянул ему краюшку пестун.

На второй или третий день, когда княжич из своего лука натаривался[26], стреляя по стене клети, за спиной его вдруг возник Сысой. Воспользовавшись отлучкой пестуна, он попросил:

   — Миш, дай стрелить.

   — На, — не решился отказать своему «молочнику» княжич.

Сысой выстрелил три стрелы, но в затесь не попал, оправдался просто:

   — Лук дерьмовый.

   — Сам ты дерьмовый, — обиделся княжич и отобрал лук. — Принеси стрелы.

Сысой принёс стрелы, выдернув из бревна, одну переломил.

   — Я нечаянно, Миша, не серчай.

Княжич промолчал, но не мог скрыть неудовольствия. Сысой потоптался, потом сообщил:

   — Миш, а нож у меня уже не отскакивает.

   — Ну да?

   — Ей-ей. Вот гляди.

Задрав домотканую рубаху, он достал нож, болтавшийся там у пояса на верёвочке, взял его за лезвие и, прищурившись, бросил в стену. Нож воткнулся рядом с затесью.

   — О-о, здорово, — не удержался от похвалы княжич. — И ещё можешь?

   — Да хошь сто раз.

Сысой кинул ещё несколько раз, и нож ни разу не отскочил от стены, а дважды даже угодил в затесь.

   — Сыс, научи меня.

   — Пожалуйста.

Когда Александр Маркович вернулся к своему воспитаннику, то, увидев эту картину, не возмутился, не вмешался, а остановился поодаль и стал с любопытством наблюдать за происходящим.

   — Да не так, Миша, не так, — поучал Сысой, — ты кидаешь, словно сам за ним лететь хочешь. А ты кидай его лишь, а сам, наоборот, руку-то отдёргивай. Вот гляди, как я буду.

Вечером, явившись к княгине, Александр Маркович сказал:

   — Ксения Юрьевна, позволь мне к Михаилу Ярославичу пристегнуть его молочного брата.

   — Сысоя?

   — Ну да.

   — Думаешь, так лучше будет?

   — Конечно. Что ни говори, а дети ж ещё. Им состязаться друг с дружкой во всём хочется. Друг от дружки научаться станут, перенимать что-то новое. Да и наука не в скуку — в радость им станет.

   — А не подавит Сысой Мишеньку? Дубина-то эвон какая растёт. Не заслонит?