Ханский ярлык

   — Какую бочку?

   — Да нам бондари подарили, такую крашеную, чтоб игрушки складать.

   — Ну?

   — А она покатилась на лестницу, а по ней Юрий подымался, она ему по ногам ударила. Он и озверел.

   — От этого озвереешь, — улыбнулся Михаил. — Знаешь, как сюда под колено больно?

   — Так мы же не нарочи.

   — Ну, а дальше?

   — Дальше... Налетел и давай нас волтузить. Афоне вон едва ухо не оторвал, велел нас в холодную запереть, всё кричал: видеть вас не желаю. Мы день-ночь просидели, а потом Борис нам отпер и сказал: скачите в Тверь, пожальтесь великому князю. Там, говорит, хорошо, никто вас не обидит. Ну, мы и поскакали.

Пришёл Александр Маркович, уже от Сысоя зная о случившемся.

   — Глянь, Александр Маркович, как понравилось у нас Даниловичам. То один был, а туг сразу двое.

   — Тот, Борис-то, и уезжать не хотел, у вас, говорит, лучше.

   — Он-то их и надоумил. Что будем делать?

   — Наперво покормить надо, потом в бане попарить, вон у младшего соплей пуд.

   — А коней наших? — спросил Александр.

   — Коней покормят, приберут. Не бойся. Распорядись, Александр Маркович.

Братья отправились за пестуном. На пороге вскоре появился улыбающийся Сысой.

   — Чего скалишься? — спросил князь.

   — Нет, Ярославич, это ж смех, к тебе в полон Даниловичи сами бегут. Без нас Бориса привезли, теперь вот Афанасий с Александром прибежали. С Юрия можно выкуп за них требовать.

   — Не мели ерунды.

   — А что? Попадись твои дети Юрию, он бы не посовестился.

   — Я не Юрий, слава Богу. Он избил детей, куда ж им деться?

   — Почему же они в Переяславль к родному брату не сбежали, а к тебе явились?

   — Откуда я знаю, говорят, Борис посоветовал.

   — Что же мы с ними делать будем?

   — Как что? Пусть живут, чай, мне они тоже не чужие, да и с отцом ихним мы друзья были.

   — С отцом-то друзья, да вот с сыном недруги. Не волчат ли будешь вскармливать, Ярославич? Гляди.

Князь Михаил понимал, что в словах Сысоя есть и некая истина, не зря же он напомнил русскую пословицу — сколько волка ни корми, он всё в лес глядит. И в этих отроках рано или поздно кровь скажется Данилова, на него-то, может, и посовестятся идти, а на детей его вполне могут.

Но что делать? Он великий князь, ему надлежит разбираться и в таких делах. И не только в ссорах меж братьями.

Не прошла и неделя после появления младших Даниловичей, как прискакал течец из Нижнего Новгорода. И Сысой, вводя его к князю, молвил с усмешкой:

   — Во, Ярославич, как говорится, гости на гости, хозяин в радости. Теперь из Нижнего со слезницей.

   — Князь, — бухнулся тот на колени. — Спаси нас.

   — В чём дело, говори толком.

   — В Нижнем Новгороде мизинные вече скричали и на том вече приговорили всех бояр, служивших Андрею Александровичу, на поток и отнятие живота.

   — И что?

   — Многих побили. Моего отца и мать убили тож, я едва ускакал. Спаси, Михаил Ярославич, утишь замятию у нас.

Позвали к князю Ивана Акинфовича, тот признал в нижегородце знакомца:

   — А, Стёпша, что случилось?

   — Беда, Иван, отца с маткой убили. Дом разграбили, да и не у нас одних.

   — Кого ещё?

   — Семёновых, Волковых, Жостовых и ещё многих.

   — Надо было с нами уходить, когда Андрей Александрович помер. Не захотели?

   — Кабы знать-то. Кто ж на замятию думал.

   — Это Степан, сын Толниевых, — пояснил Иван князю. — Мы в детстве даже бавились вместе.

Михаил Ярославич задумался. Вот уж действительно гости на гости, собирался ехать по теплу в Великий Новгород, а тут на тебе, Нижний взбунтовался.

   — Ну что ж, придётся утишивать[181] ваших вечников, — сказал наконец князь. — Иван, готовь дружину младшую. Едем. А ты, Степан, если вспомнишь кого из рьяных вечников, составь мне список, чтоб было с кого начать.

Уезжать Михаилу Ярославичу очень не хотелось, княгиня опять была беременна. Однако нижегородская замятия могла перекинуться на другие города. Сама Анна Дмитриевна сказала:

   — Езжай, Миша, за меня не бойся, даст Бог, всё обойдётся, чай, не впервой.

По прибытии великого князя Нижний Новгород насторожился. Все понимали, зачем прибыл он. Виноватые попрятались, затаились. Обиженные надеялись на правый суд и защиту.

Михаил Ярославич сначала решил осмотреть, что натворили вечники, поехал на коне от одного разорённого двора к другому разграбленному, всё более и более мрачнея. Убитых давно прибрали, схоронили, оплакали. Но на каждом подворье, подвергшемся потоку, было запустенье и тишина. Вдова боярина Жостова, увидев великого князя, заплакала, закричала:

   — Князь, где ж твоя грозная рука? Почему ты не караешь злодеев?

Михаил Ярославич придержал коня у жостовского подворья. Женщина приблизилась к нему, не переставая плакать и призывать грозу на злодеев. Уловив паузу в её причитаниях, князь спросил:

   — Кто грабил твой двор?

   — А? — сразу вроде не поняла Жостиха.

   — Я спрашиваю, кто грабил ваш двор?

   — Митька Сыч со своими поспешителями, он и мужа убил, и брата его. А за что? А? Что он ему плохо сделал?

Князь обернулся к Сысою со Степаном:

   — Найдите мне Сыча.

В первый же день к князю было приведено более двадцати вечников, участвовавших в замятие, но Сыча между ними не было. Князь велел запереть их в поруб, а местному тысяцкому приказал: