Ханский ярлык

   — Завтра утром будем судить, чтоб были при мне два-три местных тиуна и послухи.

Уже в сумерки князь отправился с Сысоем и Степаном Толниевым к последнему ночевать. В его пустом тереме уже обосновался повар князя и несколько ближних слуг его.

На подходе вдруг из темноты прилетела, взвизгнув, стрела, и угодила Михаилу в верх шапки, пробив её насквозь. Сысой кинулся в ту сторону, откуда прилетела стрела, и, увидев, как кто-то влезает на заплот[182], пытаясь перелезть через него, Сысой выхватил засапожник и с силой швырнул его в убегавшего. Тот опрокинулся навзничь и, хрипя, упал под заплотом. Нож угодил ему в спину меж лопаток.

Когда подбежали князь со Степаном, Сысой стоял над поверженным, отирая нож о полу его кафтана. Рядом валялся лук. Степан склонился над убитым, заглянул в лицо и, выпрямившись, сказал:

   — Это Сыч. Митька Сыч.

   — Сволочь твой Сыч, — сплюнул Сысой.

   — Почему мой?

   — Не мой же. — Сысой обернулся к князю: — Ярославич, тебя не зацепило?

   — Есть маленько.

Михаил Ярославич держал в руке шапку с застрявшей в ней стрелой.

Уже в доме при свече Сысой осмотрел голову князя. Стрела чиркнула ему самую макушку.

   — Чуть бы ниже — и... — заметил Сысой и выругался по адресу стрелка: — Меткий, гад.

   — Он, Сыч-то, с двадцати шагов в яблоко попадал, — сказал Степан.

   — Оно и видно, если б не сумерки, и тут бы не промахнулся. Завысил чуть.

   — Но и ты ж меткач.

   — Он на заборе-то был как на ладони, с чего мне было промахиваться? Степан, давай ветошку какую-нито.

Сысой промокнул на голове князя крохотную ранку, посыпал пеплом и перевязал, протянув мутузку через подбородок, прижав ею на макушке ветошку.

   — Что ж это за город, — возмущался он. — Великому князю впору в боевом шлеме ходить, как на рати.

   — Да, — вздыхал Степан. — Царство без грозы — что конь без узды. Как помер Андрей Александрович, так и началась смута и шатание промеж людей.

   — Ничего. Заутре грядёт вам гроза, — пообещал Сысой.

На следующий день на Торге, взобравшись на прилавок, горластый бирюч громко читал княжье повеление:

   — Я, Михаил Ярославич, великий князь, милостью Божьей и царским утверждением царя Золотой Орды великого хана Тохты, уязвлённый нижегородской замятней, случившейся в моё отсутствие, повелеваю: всех вечников возмутителей и убийц предать смерти через повешение и утопление, дабы впредь иншим неповадно было мутить и возмущать народ. Всё имение казнимых подлежит продаже в выплату пострадавшим хотя бы части понесённых убытков. И в грядущем наказание ждёт всякого, посягнувшего на чужое имение и живот.

Повеление сие Михаил Ярославич написал после того, как убедился, что суд, задуманный им, состояться не может из-за отсутствия послухов. Они были, и было их немало, но всё, боясь мести, боялись оговаривать вечников. Тогда он собственной властью распорядился повесить всех вечников-возмутителей прямо на площади, сообщив об этом на Торге всему городу. Повешен был даже уже мёртвый Сыч. Несколько человек подверглись утоплению в Волге, и тоже на глазах множества народа.

— Пусть смотрят, — сказал Михаил Ярославич. — Злодеям в назидание, доброму в радость, обиженным в утешение.

4. ПО-ХОРОШЕМУ

Святослав Глебович, пленник Юрия, узнав о смерти в порубе князя Константина, сразу смекнул, в чём дело: «Эге, этак он и до меня доберётся, надо бежать, пока не поздно». Князь вооружился, насколько позволял полон, вооружил своих гридей и велел им ночевать с ним вместе в горнице дворца, предоставленной Юрием в его распоряжение.

   — Если придут за мной, будем рубиться насмерть, — предупреждал князь своих. — Ночью никому не открывайте.

И гриди вместе с князем запирались на ночь на крепкий засов и спали с оружием, ожидая каждую ночь нападения.

Юрий Данилович, узнав о страхах своего пленника, долго смеялся:

   — Нет, каков можаец? В моём дворце себе крепость устроил. Надо будет к месту определять его, а то зажился.

   — Може, и его туда же? — склабился Романец. — За Константином?

   — Ты что, меня хошь к окаянным причислить?

   — Что ты, князь? Я как тебе лучше хочу...

   — Мне самое лучшее посадить его на брянский стол, подальше от Москвы, чтобы он не искал подо мной.

Идти одному в горницу к пленнику Юрий Данилович не захотел, видимо опасаясь за жизнь. Мало ли что может взбрести князю-пленнику в его положении. Подловил Святослава, когда он выходил из церкви.

   — Ну что, князь, пойдёшь Брянск добывать?

   — С кем?

   — Как с кем? С дружиной.

   — Где я её возьму в полоне-то?

   — Я дам пару сот отчаюг, они тебе не то что Брянск, Сарай смогут захватить, — пошутил Юрий.

   — Всё шутишь, князь.

   — Я серьёзно, Святослав Глебович. Думаю, и тебе чужой хлеб не сладок.

   — Это верно, полыни горше.

   — Но с условием, Святослав.

   — Каким? Говори.

   — Ты никогда не станешь искать стола можайского. Никогда.

   — Хорошо. Но и я условие тебе хочу выставить.

   — Какое?

   — Двести, как ты говоришь, отчаюг должны быть безоружными.

   — Вот те раз. Это почему же?

   — Их оружие должно быть на телегах. Когда подъедем к Брянску, я выдам им его.

   — Да да, конечно, — легко согласился Юрий. — На походе к чему оно. В обозе должно ехать, как и положено.