Хайди

Бабуня не могла в это поверить, она находила, что на злого мальчишку он никак не тянет, да и вообще у него не было никаких причин ломать столь необходимую вещь, как кресло-каталка.

Но для Дяди это признание было лишь подтверждением подозрения, которое возникло у него сразу же после злодеяния. Свирепые взгляды, которые Петер с самого начала метал в сторону Клары, и другие признаки его озлобления против гостьи на альме не ускользнули от Дяди. Он выстраивал в ряд одну мысль за другой, и постепенно у него сложилась вся картина произошедшего, которую он и изложил теперь бабуне со всей ясностью. Но, когда он дошёл до конца, старая дама необычайно оживилась:

– Нет, мой дорогой Дядя, нет-нет, мы не будем наказывать бедного мальчишку. Надо быть справедливыми. Являются какие-то чужие люди из Франкфурта и на целые недели отнимают у него Хайди, его единственное богатство, и действительно большое богатство, и вот он сидит изо дня в день совершенно один. Нет-нет, надо быть справедливыми. Его одолел гнев и принудил к мести, которая хотя и была глуповата, но в гневе мы все глупеем, что поделаешь.

С этими словами бабуня вернулась к Петеру, который продолжал трястись и трепетать.

Она села на скамью под ёлками и дружелюбно сказала:

– Так, ну а теперь подойди сюда, мой мальчик, встань передо мной, я хочу тебе что-то сказать. Перестань дрожать и слушай меня. Вот что. Ты сбросил с горы кресло, чтобы оно разлетелось на куски. Это был дурной поступок, это ты хорошо знал, и что заслуживаешь наказания, тоже знал, и чтобы избежать его, тебе пришлось сильно постараться, чтобы никто не заметил, что это сделал ты. Но сам видишь: кто сделал что-то дурное и думает, что об этом никто не узнает, тот всегда ошибается. Ведь Господь Бог всё видит и слышит, и, как только Он замечает, что человек хочет утаить свой дурной поступок, Он быстренько будит в этом человеке сторожа, которого сажает в каждого из нас сразу при рождении и который может дремать до поры до времени, пока мы не совершим несправедливость. И у этого сторожа в руке есть маленькая колючка, которой он принимается колоть человека изнутри так, что тот больше не знает ни минуты покоя. Да он ещё и голосом пугает бедного злодея, потому что постоянно кричит ему мучительные угрозы: «Вот сейчас всё обнаружится! Сейчас тебя накажут!» И злодею приходится жить в постоянном страхе и ужасе, и он больше не может ничему радоваться. Не так ли было с тобой, Петер?

Петер сокрушённо кивнул, потому что именно так с ним и было.

– И ещё в одном ты просчитался, – продолжала бабуня. – Смотри, как зло, которое ты сотворил, обернулось благом для тех, кому ты его хотел причинить! Поскольку Клара лишилась кресла, в котором её можно было отвезти куда угодно, а ей хотелось посмотреть на цветы, то она приложила неимоверные усилия к тому, чтобы пойти своими ногами, и так она постепенно начала учиться ходить, и с каждым днём всё лучше, и если она останется здесь, то, глядишь, сама будет ходить на верхние луга – гораздо чаще, чем её могли бы возить в кресле. Видишь, Петер? Так наш Господь Бог может то, что человек сделал во зло, взять в свои руки и обратить в добро для того, кому хотели причинить зло, и злодей остаётся с носом и со сплошными убытками. Ты всё хорошо понял, Петер, да? Тогда подумай об этом, и всякий раз, когда тебе снова захочется сделать что-то дурное, вспомни о стороже, который сидит у тебя внутри с колючкой и противным голосом. Постараешься вспомнить?

– Да, я вспомню, – ответил Петер, всё ещё очень подавленный, потому что не знал, чем всё закончится, ведь полицейский по-прежнему стоял рядом с Дядей.

– Ну вот и хорошо, дело сделано, – заключила бабуня. – Но теперь ты должен что-нибудь получить на память о франкфуртских, то, что тебя обрадует. Скажи-ка мне, мой мальчик, что тебе хотелось бы иметь? Что тебе хотелось бы иметь больше всего?

Тут Петер поднял голову и уставился на бабуню округлившимися удивлёнными глазами. Он всё ещё продолжал ждать чего-то ужасного, а тут ему предлагали получить то, о чём он мечтал. Мысли в голове у Петера совсем перепутались.

– Да-да, я серьёзно, – подтвердила бабуня. – Ты получишь то, что тебя порадует, на память о людях из Франкфурта и в знак того, что они больше не помнят о том, что ты сделал. Ты понимаешь это, мой мальчик?

В Петере забрезжило понимание, что ему больше не надо бояться наказания и что добрая женщина, сидящая перед ним, спасла его из-под власти полицейского. Тут он почувствовал такое облегчение, будто гора свалилась у него с плеч, которая чуть было не раздавила его. Но он понял также, что семь бед – один ответ, и неожиданно сказал:

– И бумагу я тоже потерял.

Бабуня не сразу сообразила, о какой бумаге идёт речь, но вскоре поняла и примирительно сказала:

– Так-так, это хорошо, что ты сказал! Лучше сразу признаться, что было не так, тогда легче всё поправить. Ну а теперь: что бы ты хотел?