Хайди

Дедушка тоже подошёл к ним. Он сходил в горы и нарвал большой букет тёмно-синих горечавок, которые так красиво сияли на утреннем солнце, что девочки заахали при виде цветов. Дедушка понёс букет в дом. Хайди время от времени срывалась со скамьи и подбегала к краю полянки, чтобы выглянуть, не видно ли приближения процессии.

Но вот наконец-то и она! Впереди шёл проводник, потом – белый конь, на котором восседала бабуня, а в хвосте – навьюченный носильщик, потому что без запаса защитных средств бабуня никогда в Альпы не поднималась.

Процессия подходила всё ближе и ближе. Вот они уже поднялись на площадку. Бабуня увидела девочек с высоты своего коня.

– Что это такое? Что я вижу, Клерхен? Ты не сидишь в своём кресле! Как это может быть? – испуганно воскликнула она и торопливо спешилась. Но ещё не дойдя до детей, она всплеснула руками и ахнула в крайнем волнении: – Клерхен, да ты ли это? Или не ты? Румянец во всю щёку, вся кругленькая! Дитя моё! Я тебя не узнаю!

Тут бабуня уже хотела броситься к Кларе. Но неожиданно Хайди соскользнула со скамьи, Клара быстро опёрлась о её плечо, и дети неспешно прошлись перед хижиной. Бабуня вдруг замерла, сперва от ужаса: ей показалось в первое мгновение, что Хайди натворила что-то неслыханное.

Но что она увидела перед собой!

Клара шла рядом с Хайди, прямая и уверенная; обе сияли во всё лицо, обе с румяными щеками.

Бабуня бросилась к ним. Смеясь и рыдая, она обнимала свою Клерхен, потом Хайди, потом снова Клару. От радости бабуня не находила слов.

Тут взгляд её упал на Дядю, который стоял около скамьи и с мирной улыбкой смотрел на них троих. Бабуня подхватила Клару под руку и повела её к скамье с неутихающими возгласами восторга, не веря, что вот так, запросто, может пройтись с ребёнком. Тут она отпустила Клару и сжала обе руки старика.

– Мой дорогой Дядя! Мой дорогой Дядя! Как нам вас благодарить! Это ваша заслуга! Это ваша забота и уход…

– И горный воздух, и солнце Господа Бога нашего, – вставил Дядя, улыбаясь.

– Да, и конечно же замечательное молоко Лебедушки! – выкрикнула Клара. – Бабуня, если бы ты только знала, как я пью козье молоко и какое оно вкусное!

– Да я вижу это по твоим щекам, Клерхен, – смеясь, сказала бабуня. – Нет, тебя не узнать: округлилась, окрепла, даже вширь раздалась! Кто бы мог подумать, что ты когда-нибудь станешь такой! А подросла-то как! Клерхен, нет, неужели это правда? Я не могу на тебя наглядеться! Но мне надо сейчас же телеграфировать моему сыну в Париж, он должен немедленно приехать. Я не скажу ему почему, это станет самой великой радостью его жизни. Мой дорогой Дядя, как бы нам сделать это? Вы уже отпустили людей?

– Да, они ушли, – ответил он. – Но если дело такое спешное, то можно кликнуть сюда козопаса, время у него есть.

Бабуня настаивала на том, чтобы тотчас отправить депешу её сыну, потому что такое счастье нельзя откладывать ни на один день.

Тут Дядя отошёл в сторонку, сунул в рот пальцы и издал такой пронзительный свист, что по горам раскатилось разбуженное им эхо. Долго ждать не пришлось. Петеру этот свист был хорошо знаком, и он тут же примчался. Был он бледен как мел, полагая, что Дядя Альм намерен задать ему трепку. Но Петеру только передали бумагу, которую бабуня за это время исписала, и Дядя объяснил, что он должен тотчас снести её в Деревушку на почту, а заплатит Дядя потом сам, потому что столько поручений сразу Петеру не вынести.

И тот пошёл прочь с этой бумагой в руке, на сей раз опять с великим облегчением, поскольку Дядя, как оказалось, свистал его вовсе не затем, чтобы наказать, и никакой полицейский сюда не прибыл.

Наконец-то можно было спокойно, никуда не торопясь посидеть за столом перед хижиной, и бабуня потребовала, чтобы ей рассказали всё, с самого начала и со всеми подробностями. Про то, как дедушка каждый день пробовал с Кларой стоять и делать один шажок, как потом собрались в путешествие на пастбище, но ветром унесло кресло, как Клара от страстного желания посмотреть на цветы смогла сделать первый шаг и как потом постепенно пришло одно за другим. Но дети не так скоро смогли довести этот рассказ до конца, потому что бабуня то и дело прерывала его, разражаясь то изумлением, то похвалами, то благодарностями, и всякий раз она восклицала:

– Да разве такое возможно! И что, это действительно не сон? Неужели мы все сидим перед горной хижиной, а эта девочка напротив меня с круглым, свежим лицом – моя бывшая бледная, бессильная Клерхен?

И Клару с Хайди охватывала новая радость, что их сюрприз для бабуни удался на славу.

Между тем господин Сеземан закончил свои дела в Париже и тоже намеревался устроить сюрприз. Не написав матери ни словечка, он сел однажды солнечным летним утром на поезд и поехал в Базель, оттуда на следующее утро снова пустился в путь, потому что сильно заскучал по дочке, с которой был разлучён на всё лето. В Бад-Рагац он прибыл всего несколько часов спустя после отъезда его матери.